18 марта 2019 г.

На старинной дороге, связавшей Кореличи и Валевку, находится деревня с добрым и теплым названием — Райца. В ней на высоком холме над дорогой, подобно стражу, охраняющему путников, возвышается церковь Святой Варвары. Недалеко от храма в старинном парке расположен усадебный дом, хранящий воспоминания о былых владельцах. В 1994-1995 годах здесь проходили съемки фильма «Проклятый уютный дом». Побывать в Райце, прочувствовать все очарование этого необычного места можно на экскурсии «Каменная летопись Новогрудчины» 1 июня и 27 июля https://viapol.by/assembly/1.31.htm


Райца впервые упоминается в 1511 году в документах Литовской Метрики. Ее владельцами тогда были Богуш и Мишка Верещака из имения Камень под Кобрином. Побывав в руках у Мартина Гаштольда, с середины XVI века Райца стала владением Андрея Раецкого и оставалась собственностью Раецких вплоть до середины XIХ века. В 1838 г. Людвика Раецкая принесла имение в качестве приданого новогрудскому маршалку Юзефу Верещаке.

Кроме Райцы во владении рода Верещаков были имения Кутовщизна и Плужины, Ясенец и Любижаны, а еще — Тугановичи. В начале XIХ в. именно Тугановичи стали своеобразным центром, где собиралась местная шляхта. Там, в Тугановичах, гостил у своих друзей Юзефа и Михала поэт Адам Мицкевич, там встретил свою музу — Марию Верещака. В мае 1832 г. Юзеф Верещака и Иван Тугановский подписали договор, по которому обменялись имениями Смольчицы и Тугановичи. Центр владений Юзефа Верещаки переместился в Плужины, а затем в Райцу.



В Национальном историческом архиве Республики Беларусь хранится инвентарь 1857 г. и другие документы, позволяющие представить, как выглядело имение при Верещаках. Кроме Райцы, в которой было всего 16 дворов, в него входили деревни Хвалово, Домбровичи, Сегда, Забердово, Скрышево, Миратичи и Осташин. В инвентаре приводится описание усадебного дома. Его окружал парк, часть которого была засажена плодовыми деревьями. Возле ограды парка проходила липовая аллея, в конце которой возвышался столб с изображением дворянского герба «Лебедь». На нем когда-то стояла скульптура Божьей Матери.



Значительные изменения в парк внес сын Юзефа Верещаки Франтишек, унаследовавший имение в 1875 году. Ботаник-любитель, он наполнил его редкими экзотическими растениями. По словам известного фотографа Яна Булгака, побывавшего в Райце и сделавшего ряд фотографий усадьбы, парк «…не меў роўных ва ўсёй ваколіцы: раскінуты па лагчынах і пагорках, ён спакушаў прыгажосцю таямнічасці ўсярэдзіне, абуджаў ува мне прагную цікавасць і неспакойнае здзіўленне, якія я адчуваў з нервовым напружаннем, адчуваў аж да болю. Я не мог адарваць ад парку вачэй і, едучы міма, паварочваўся ўвесь час у яго бок, як жалеза да магніта. Стараючыся пранікнуць у тайнікі гэтага зачарованнага саду, я прыпісваў яму ўсё, што калі-небудзь запамінаў з кніжак, і думаў пра яго уладальніка, як пра паўбога, які мае шчасце знаходзіцца пасярод такога хараства…”



В 1881 г., в возрасте 42 лет, Франтишек женился. Его избранницей стала дочь варшавского юриста Каролина Тиме. Финансовое состояние молодой семьи постепенно ухудшалось, пришлось распродавать земли, в итоге имение уменьшилось более чем вдвое. 23 мая 1897 года Франтишек Верещака ушел из жизни, так и не познав счастья отцовства. Наследниками имения стали его родной брат Казимир и вдова Каролина. В 1898 г. граф Вавжинец фон-Путткамер — внук Марии Верещака — выкупил у них имение. Как инженер-железнодорожник граф участвовал в строительстве Уральской, Бакинской и Полесских железных дорог. Последняя из них прошла в нескольких километрах от его родового поместья Больтеники. В 1890 г. Вавжинец фон-Путткамер вышел в отставку и поселился в Больтениках. Он активно участвовал в общественной жизни края, два раза избирался в государственную думу России.

В 1910 г. Райца стала свадебным подарком графа дочери Янине и ее мужу — профессору Краковского университета Адаму Жолтовскому. Молодая чета жила в Кракове, лишь изредка наведываясь в Райцу. Перед Второй мировой войной Жолтовские подарили имение Конгрегации сестер католического апостольства (монахиням-паллотинкам). О монахинях, имевших свой аптечный огород и лечивших людей, у местных жителей остались самые теплые воспоминания.

После войны в усадебном доме находилась больница и поликлиника, затем, до 2003 г. — амбулатория с аптекой. После шести лет запустения, в декабре 2009 года его купила семья художников Солдатовых. Вера Евгеньевна Солдатова — член Белорусского союза мастеров народного творчества, мастер по соломоплетению, награждена медалью Ефросиньи Полоцкой. Ее работы можно увидеть в музеях России, Великобритании, США, Беларуси. Соломенный зубр был подарен Уго Чавесу во время его визита в Беларусь, а шляпка — Хиллари Клинтон. Одной из самых ярких работ мастера является иконостас из соломки в церкви Святого Иоанна Крестителя в Дудутках. Вместе с Верой Евгеньевной над созданием иконостаса трудился и ее муж — Александр Васильевич Солдатов — мастер иконописи. Семейная пара, поселившись в Райце, помогает в восстановлении церкви Святой Варвары, которая находится недалеко от усадебного дома.



Храм был построен в 1817 году Раецкими на вершине холма как костел и фамильная усыпальница. На главном фасаде храма, возведенного из бутового камня и кирпича в ретроспективно-готическом стиле, возвышается четырехгранная башня, на которой прежде находились часы-куранты. Главный вход решен в виде стрельчатой арки, на боковых фасадах — ступенчатые контрфорсы. Элементами декора служат побеленные стрельчатые ниши и архитектурные пояса.



Местные жители с гордостью утверждают, что автором проекта храма является их земляк — архитектор Ян Зайко, которого Франтишек Раецкий отправил на остров Святой Елены перенимать опыт по строительству храмовой архитектуры. Отсюда, мол, и необычный вид храма, больше похожего на миниатюрную крепость. То, что архитектор Зайко действительно существовал, не вызывает сомнений. Он упоминается в отчете Казимира Верещаки о расходах в 1858 г. После восстания 1863 г. храм передали православным, переосвятив его в Свято-Преображенскую церковь.



На рисунке Наполеона Орды, выполненном в 1870-х годах, видно, что на башне храма находится статуя Божьей Матери. Правда, местные жители со временем стали называть ее статуей Святой Варвары. Эта святая жила в III веке в городе Илиополе Финикийском. Ее отец Диоскур был язычником и, узнав, что дочь приняла крещение, обезглавил ее. По странному стечению обстоятельств, не раз головы лишалась и статуя в Райце. В голову статуи часто попадала молния, разбивая ее на осколки, но каждый раз ее восстанавливали.



Во время войны в храм попал снаряд. В 1959 г. пригнали гусеничные трактора, тросами пытались растащить здание, ухватившись за оконные решетки. Сильнее всего пострадала алтарная часть, досталось и боковым стенам, однако святыня устояла. Тогда же разорили и гробницу, в которой были похоронены 10 представителей рода Раецких. Местная детвора зимой каталась на гробах с высокой горы, а в школу на уроки биологии приносили кости и черепа.



К восстановлению храма приступили в начале 21 века. В 2003 г., когда ремонт был завершен, его освятили в честь Святой великомученицы Варвары. В июле 2017 года при участии архиепископа Новогрудского и Слонимского архиерея Гурия торжественно отметили двухсотлетие храма. Кульминацией торжества стала закладка юбилейной аллеи под символическим названием «200 лет и один день».

У подножия холма, на котором стоит церковь, расположена бывшая плебания. Местные жители утверждают, что от нее к храму ведет подземный ход. Настоятель храма отец Алексей Шишкир рад всем, кто приезжает в Райцу. Он мечтает вернуть ему прежний облик и по крупицам собирает сведения о Райце и ее владельцах. В церкви есть даже маленький музей, в котором можно увидеть и копию гравюры Наполеона Орды, и фотографию храма на острове Святой Елены, который, возможно, послужил прототипом для семейной усыпальницы Раецких.

11 марта 2019 г.

Архитектурно-историческая экскурсия «Зодчество Налибокского края» была разработана в Минском бюро путешествий и экскурсий сорок лет тому назад. С той поры она претерпела немало изменений как в композиционном построении, так и в подаче материала, в расстановке новых смысловых акцентов. Все это лишний раз доказывает, что экскурсия не есть нечто застылое, раз и навсегда данное. Она воистину живой, самообновляющийся организм! Каков же маршрут в Налибокский край сегодня? Приглашаем увидеть это на экскурсии «Виаполя» 19 июля https://viapol.by/assembly/1.5.htm


ЧТО БЫЛО

Толчком к созданию этого маршрута послужила вышедшая в 1979 году книга известного белорусского журналиста и краеведа Леонида Прокопчика «В краю Налибокской пущи». Для экскурсоводов она словно распахнула двери в тот чудесный край, который, представ в красочном и эмоциональном изложении автора, в конечном счете и дал имя новорожденной экскурсии — «Зодчество Налибокского края».



Сегодня поэтических и прозаических названий у нее хоть отбавляй. Это позволяет творцам названий — каждому в отдельности — считать экскурсию «своей», что весьма отрадно: значит, маршрут удался! И «видеорядом», и информационной насыщенностью. Он выдержал самый строгий экзамен — проверку временем. Причем перечень объектов, предлагаемых вниманию любителей старины, практически не изменился до сих пор. А вот о последовательности чередования достопримечательностей на маршруте и об их нынешнем, не в пример прежнему, использовании следует сказать подробнее.



Поначалу экскурсионный автобус двигался к Налибокскому краю через... Заславль — Молодечно — Сморгонь, добираясь до Крево по пыльному 20-километровому участку сморгонской дороги, усеянной «вещдоками» Первой мировой войны — глядящими окрест через узкие проемы-глазницы дотами, что некогда метили линию российско-германского фронта. Подъезд к Кревскому замку предваряла усыпанная валунами речная долина с Юровой горой былинной красоты.



Тогда еще тут не было привычного теперь белокаменного костела Преображения Господня, появившегося в 1990-х годах на том месте, где в 1387 году король польский и великий князь литовский Владислав II Ягайло заложил один из первых в княжестве (и первый в своей кревской вотчине) костелов!



Осмотрев величественные и печальные руины замка, экскурсанты продолжали «пыльный» путь — к Борунам. Замечательный ансамбль построек бывшего униатского монастыря был достойной наградой путешественникам за все дорожные мытарства, но... Дальше надо было делать болезненно трудный выбор: либо продолжать сражаться с «гравийкой», двигаясь к Гольшанам и Богданово; либо поворачивать у Борун на Богданово, отрезая Гольшаны, и уже по асфальтированному шоссе добираться до родины живописца Фердинанда Рущица, а оттуда — до Вишнево и Воложина. Оценив все pro et contra, создатели маршрута, в числе которых был и автор сих строк, пришли к выводу: второй вариант, как ни жаль, предпочтительнее. В пользу этого прежде всего говорила тогдашняя полная заброшенность гольшанских древностей, хотя их историческая ценность была вне всяких сомнений. И вот прошли годы...

ЧТО ЕСТЬ И ЧТО БУДЕТ

Сданная в эксплуатацию в конце 1980-х годов Гродненско-Вильнюсская автомагистраль (М6/М7) разрубила гордиев узел дорожных проблем на указанном маршруте. Малодоступное ранее Крево всесильный Случай преподнес на блюдечке — оно оказалось рядом с шоссе на Вильнюс. Стало быть, отпала необходимость ехать к древнему местечку кружным путем через Сморгонь.
Была заасфальтирована и дорога Крево — Боруны — Гольшаны, которая прошла у подножия Гольшанского городища — памятника археологии ХІІ — ХІV столетий. В самих Гольшанах отремонтированы величественный барочный костел Св. Иоанна Предтечи и Св. апостола Иоанна, православная церковь Св. Георгия, придорожная каплица.

Правда, по-прежнему с укоризной глядят здесь на путешественника руины замка Сапег, по которым прошелся своим гипнотически живописным пером Владимир Короткевич в романе «Черный замок Ольшанский». Но начались и у замка не так давно реставрационные работы, а также благоустройство окрестной территории памятника. Уже приведена в порядок северная башня, которая в скором будущем станет ценным демонстрационным экспонатом былой магнатской резиденции.

Обновлен вишневский костел, эффектно поставленный на высоком берегу Гольшанки, с которого теперь открываются упоительные заречные дали и темно-зеленый редут пущи. Произошли серьезные перемены в Воложине: восстановлен в прежних правах костел Св. Юзефа, расчищена крипта святыни с погребениями фундаторов — графов Тышкевичей. Наконец, панорама Першаев (места, связанные с именами Винцента Дунина-Марцинкевича и Ядвигина Ш.) украсилась обновленным двухбашенным костелом Св. Юрия выразительного силуэта...





Все это позволяет по-новому взглянуть на «сверхзадачу» налибокского маршрута, а именно: показать экскурсантам не только архитектурные памятники определенного региона (исторически объединяющим началом которого издревле была Налибокская пуща, многократно ужавшаяся, подобно бальзаковской шагреневой коже, в результате хозяйственной и бесхозяйственной деятельности человека), но и особенности жизненного уклада, культуры, быта такого феномена прошлого, каким является белорусское местечко.

Это слово выпало из нашего современного лексикона в 1938 году, когда президиум Верховного Совета БССР взял да и упразднил своим указом «О классификации населенных пунктов Белорусской ССР» название «местечко», заменив его канцелярскими «новоделами»: городской поселок или поселок городского типа. Некоторые же местечки просто-напросто административно перевели в деревни. Участь сия постигла все населенные пункты налибокского маршрута, исключая лишь Воложин, который сегодня хотя и числится городом, но все-таки остается в душе не чем иным, как местечком…



Отличительная черта именно этого маршрута заключается в том, что он дает прекрасную возможность увидеть местечки различного типа: великокняжеские (господарские), частновладельческие, церковные. Те, что имели Магдебургское право и свой герб. Те, что были центрами магнатских экономий. Словом, следуя проторенной дорогой, открываешь для себя широкий культурно-исторический и событийно-бытовой пласт из минувшего в его интригующе разнообразных ракурсах. Ведь не секрет: глядя на одну и ту же вещь, можно увидеть ее и так и этак — все зависит от угла зрения. И как тут не припомнить строки из полного горечи и умиления сонета «Мястэчка» Владислава Сырокомли:

Мястэчка дробнае, якое ўсё ў руiне,
Не выклiча слязы, цiкавасцi нi ў кога,
Вандроўнiк абмiнуць яго здалёк павiнен,
Як заўжды абмiнаем бедняка старога.

Эта пронзительная метафора из 1844 года нисколько не устарела — она безупречно точна и верна по сей день! Дополним ее еще одной цитатой, принадлежащей уже перу именитого польского историка ХХ столетия Юлиуша Бардаха: «Каждый народ сформирован своим минувшим — он таков, каким его сделала его же история. Перемены, которые несет с собой бег исторических событий, изменяют его, но это не происходит легко и быстро. Прошлое, даже не находя более соответствия в нынешнем времени, живет в общественном сознании и может воздействовать таким путем на ход исторических событий».

Каков же маршрут в Налибокский край сегодня? Приглашаем увидеть это на экскурсии «Виаполя» 19 июля https://viapol.by/assembly/1.5.htm.

А если Вам для сотрудников или гостей предприятия в Минске / Беларуси надо заказать эту экскурсию — Вам сюда https://viapol.by/corporate_belarus.htm. Экскурсия 1.5 "Зодчество Налибокского края" Вам точно понравится!

4 марта 2019 г.

Там, где сходятся границы Ошмянского, Ивьевского и Вороновского районов Гродненщины, есть забавный феномен: земли Шальчининкайского района Литвы, заселенные преимущественно этническими поляками, вдаются в Беларусь — вплоть до Геранён — выступом-аппендиксом с «перешейком» размером в три-четыре километра, так что литовские пограничники с двух сторон этой почти соприкасающейся границы могут, пожалуй, видеть фуражки друг друга.
По белорусскому периметру сего причудливо изогнутого государственного рубежа бок о бок разместились старинные поселения — одно другого интереснее… Об этом — в наших экскурсиях "По дорогам Виленщины" https://viapol.by/corporate/bel-1.28.htm и "Там бьет крылом История сама" https://viapol.by/assembly/1.25.htm


Трабы. Это бывшее владение литовских князей Трабских известно с ХV столетия, когда князь Трабус построил здесь замок. В конце того же столетия внук княгини Марии Трабской — Ольбрехт Гаштольд стал владеть Трабами, и от Гаштольдов имение перешло к королю польскому и великому князю литовскому Сигизмунду I Старому, а затем к его сыну Сигизмунду II Августу — тут находилась королевская резиденция. Петро-Павловская церковь в Трабах была сложена из дерева в 1784 году и существенно переделана на рубеже ХIX—XX столетий. Тогда же при ней соорудили высокую звонницу, включенную в ограду из бутового камня. Церковь предельно проста по композиции, и если бы не четыре куполка да шатровое покрытие звонницы, то глазу и задержаться было бы не на чем.

А вот у здешнего костела Рождества Пресвятой Девы Марии, напротив, очень живописный силуэт. Этот монумент из желтого кирпича возвели в 1905 году. Его мощные квадратные трехъярусные башни на главном фасаде, заключающие меж собой стрельчатый перспективный портал внизу и ступенчатый фронтон-щит вверху; хоровод контрфорсов; размашистые крылья трансепта, решенные как самостоятельные большие объемы наподобие каплиц; пятигранная апсида — все это оставляет в памяти яркий, запоминающийся образ некоего готического «мистицизма»…



От ограды костела начинается дорога на Жемыславль, подводящая путника прямо к пилонам-столбам, которые служат своеобразным парадным входом в это некогда богатое, отлично ухоженное имение. С 1805 года тут поселился Якуб Умястовский, польский магнат, скупавший фольварки в тогдашнем Ошмянском повете, куда входило и это имение. После него усовершенствованием усадьбы занимались его сыновья. Их усилиями были выстроены флигеля, двухэтажная ледовня, оранжерея, манеж, заложены новые фольварки… А в 1863 году в окружении пейзажного парка, на берегу пруда, был сооружен элегантный дворец с бельведером и коринфскими портиками по обеим сторонам — этакая уменьшенная копия королевского «Дворца-на-воде», созданного для утех последнего монарха Речи Посполитой Станислава Августа Понятовского в Лазенках под Варшавой. Лепка на потолках и мозаичный пол сближали жемыславский дворец с варшавским прототипом, а богато убранные интерьеры свидетельствовали об отменном вкусе владельцев усадьбы.



Особенно отличился тут Владислав Умястовский. Живя между Вильней, Краковом, Варшавой, Парижем и Жемыславлем, он превратил усадьбу в высокоприбыльный сельскохозяйственно-промышленный комплекс. Его жизненным кредо были мудрые слова: «Жить надо так, как будто умрешь завтра, а работать надо так, как будто будешь жить вечно».



Со смертью Владислава для его жены Янины настали тяжелые времена (революция 1905 года, Первая мировая война). И она принимает вынужденное обстоятельствами решение — сдать имение в аренду. Во время войны усадьбу заняли немцы, устроив тут нечто вроде дома отдыха, — графиня же удалилась со своей матерью в Петербург. После окончания военных действий Янина попыталась восстановить дворец и его убранство, разграбленное немцами и местными жителями, но началось дробление (так называемая «парцелляция») крупных имений в Польше, и Умястовская сочла за благо передать Жемыславль с несколькими фольварками в дар Виленскому университету для научных целей.



Дворец, переживший в 2012 году большой пожар, недавно перешел к новому владельцу. Окажется ли ему под силу вдохнуть жизнь в пустующие и ветшающие постройки некогда амбициозного графского гнезда — время покажет. А вот корпусу здешнего спиртзавода, кажется, не грозит никакое разрушение: при советской власти он был значительно перестроен из винокурни Умястовских и без устали работает доныне, доказывая своим несокрушимым бытием, что борьба с алкоголизмом сродни изобретению вечного двигателя…



А едва отъедешь от Жемыславля, как у дороги появляется деревня Суботники, чье название (кстати, с одной, а не с двумя буквами «б») вовсе не дань, как можно было бы сгоряча подумать, советским обычаям устраивать субботники по поводу и без повода. Это имя утвердилось за поселением еще в конце ХVII столетия. Здешний краснокирпичный костел Св. Владислава еще издали интригует… не то слово — завораживает своей грациозной силуэтной графикой.



Возводили святыню Владислав и Янина Умястовские. В нем и похоронили фундатора, а затем в усыпальницу были внесены останки его давно умерших родственников. Об этом подробно сообщает мемориальная доска, установленная в 1931 году в крипте храма, где находится фамильная усыпальница Умястовских. К чести прихожан и деятельного ксендза Александра, она содержится в образцовом порядке: изумительная чистота, блистающие полированными гранями мраморные плиты с именами и датами... Только на надгробии, предназначенном для Янины (она предусмотрительно позаботилась о нем сама), нет ни имени, ни дат: графиня умерла в 1941 году вдалеке от родового гнезда — в Риме.



14 километров отделяют Суботники от нынешней деревни Геранёны, которая уже с 1403 года века фигурирует в документах как Геранёны Мурованые или Гаштольдовы. Великий князь литовский Сигизмунд Кейстутович в 1433 году подарил это имение Яну Гаштольду. Позже им владел внук Яна — Ольбрехт Гаштольд, получивший в 1530 году от императора Священной Римской империи Карла V титул графа «из Мурованых Геранён». Будучи к тому времени владельцем огромной латифундии и занимая самые высокие должности в государстве, он построил в своем родовом имении Геранёнах в начале ХVI века замок и при нем каплицу. Геранёнский замок — одна из самых первых каменно-кирпичных магнатских резиденций в Беларуси. По почтенности возраста с нею может соперничать разве что замок старшей линии Радзивиллов в Мяделе, дошедший до наших дней, что называется, на археологическом уровне. Увы, не лучше состояние и здешнего замка. Он был разрушен в середине ХVII столетия. Ныне это просто глыбы из кирпичей и камней, упрятанные в зарослях деревьев и кустарников за земляными валами. Уже на гравюре Наполеона Орды второй половины ХIX века замок предстает именно в таком заброшенном, но, как всегда у Орды, романтизированном облике…



За пределами замка стоит запечатленный и на гравюре костел Св. Николая — его как каплицу в 1519 году заложил Ольбрехт Гаштольд. Контрастная бело-красная окраска фасадов подчеркивает его архитектурный декор, в котором при желании можно увидеть отблески барокко. Именно в этой святыне в 1537 году пошел под венец со своей избранницей 15-летней Барбарой Радзивилл Станислав Гаштольд, коему в ту пору было около тридцати. Через пять лет Барбара станет вдовой и вскоре приглянется молодому королевичу Сигизмунду II Августу (они были почти ровесниками). «Любовью века» назовут современники и потомки их захватывающий роман, который завершится коронацией Барбары на Вавеле вопреки ожесточенному сопротивлению ее недоброжелателей. Но и этот ее брак окажется скоротечным: менее чем через полгода похоронный кортеж торжественно доставит ее останки из Кракова в Виленскую катедру. Родовые имения Гаштольдов, в их числе и Геранёны, перешедшие по наследству к Барбаре, станут принадлежать ее супругу — последнему из Ягеллонов…

А за спиной у деревни Геранёны, всего в трех километрах, стоит одноименный пограничный КПП. Вот таков он, этот странный, сам себе на уме аппендикс…

15 февраля 2019 г.

Уладзімір Ілліч Содаль — беларускі літаратуразнавец, краязнавец. У 1967 — 2000 гадах працаваў на Беларускім тэлебачанні. Даследчык беларускай літаратуры і культуры ХIХ — XX стагоддзяў: жыццёвага і творчага шляху В. Дуніна-Марцінкевіча, Ф. Багушэвіча, Я. Купалы, М. Багдановіча, Ядвігіна Ш., Зоські Верас і інш. Аўтар шматлікіх кніг і артыкулаў, складальнік альбомаў, укладальнік зборнікаў твораў...

Так прадстаўляюць Уладзіміра Содаля энцыклапедычныя крыніцы і літаратурныя даведнікі. Убачыць на ўласныя вочы мясціны Багушэвіча, пачуць пра карані яго творчасці запрашаем падчас экскурсіі “Астравецкая кругасветка” па маршруце Кушляны — Солы — Астравец — Варняны — Міхалішкі — Гервяты https://viapol.by/assembly/1.6.htm


Лёс звёў мяне з гэтым самаахвярным чалавекам сорак год таму, калі ў Мінскім бюро падарожжаў і экскурсій, дзе на той час я працаваў, пачалі ствараць першыя літаратурныя маршруты па Беларусі і па-за яе межамі. Пушкінскія Горы, Ясная Паляна Льва Талстога, Спаскае-Лутавінава Івана Тургенева, Карабіха Мікалая Някрасава... Экскурсаводы, дзякуючы сваёй рухавай прафесіі, ўжо пабачылі на ўласныя вочы гэтыя і іншыя знакамітыя мясціны, і добра памятаю, як мы зайздросцілі сваім расійскім калегам. Расказваць пра слыннага літаратара ў ягонай сядзібе, там, дзе выспявала постаць творцы, дзе фарміраваўся ягоны светапогляд, дзе нараджаліся творы, што сталі класікай сусветнай літаратуры, — ці ж гэта не кранае душу да самага ейнага донца?! Якую незвычайную ці, лепш сказаць, надзвычайную ўладу атрымлівае над сваімі слухачамі экскурсавод, калі ён распавядае менавіта «там, дзе…»!



От адным разам сталася так, што ў вандроўку па літаратурных мясцінах Беларусі я трапіў з супрацоўнікамі літаратурна-драматычнай рэдакцыі Беларускага тэлебачання, сярод якіх быў і Уладзімір Содаль. Ехалі мы ў госці да Мацея Бурачка — у Багушэвічавы Кушляны, у той чароўны куточак, дзе прайшло маленства, юнацтва і апошнія гады жыцця «Прарока беларускага Адраджэння». І на сёння гэта, бадай, адзіная на Беларусі цудам ацалелая, далікатна ператвораная ў мемарыяльны музей пісьменніцкая сядзіба, якая амаль напоўніцу захавала сваё першапачатковае аблічча.



Палеткі, пералескі, сажалка, драўляны сядзібны дом, капліца, мураваная абора... Вось нарэшце развіталіся мы са сваім аўтобусам — і адчулі пад сабой кушлянскую зямліцу. Водар лугавых кветак, стракатыя фарбы спелай восені, птушыная гамана і... хударлявы, жвавы чалавек сталага веку, што не ішоў, не, — бег насустрач гасцям з усмешкай на твары. Гэта быў Міхал Ляпеха! Яго як гаспадара Багушэвічавай хаты (на тую пару — вясковай бібліятэкі) адрэкамендаваў нам Уладзімір Содаль. Па ўсім было відаць, што знаюцца яны няблага, нягледзячы на розніцу ва ўзросце. Міне добры час — і Уладзімір Ілліч скажа пра тутэйшага ахоўніка Кушлянскага кута, ужо нябожчыка: «У 1951 годзе ў Багушевічавай хаце пасяліўся ўлюбёны ў паэтава слова Міхал Сымонавіч Ляпеха, якому і народны жарт быў падуладны, які і сам здатны быў экспромтам радок зарыфмаваць, які пра самога сябе казаў: «Ляпеха — жыве дзеля смеха». Ці то: «Ой, будзе ўсім гора, што Ляпеха памрэ скора».





Гэтыя радкі я цытую з кнігі Ул. Содаля «Умей слухаць» (2003), што прыхавала пад сваёй вокладкай сапраўдныя дыяменты народнай творчасці: жартоўкі, анекдоткі, аповеды, досціпы... Іх старанна збіралі, запісвалі ў кушлянскім наваколлі вельмі падобныя адзін да аднаго душой і сэрцам рупліўцы: Міхал і Уладзімір. Разгорнеш гэтую невялічкую, але вартую шчырай удзячнасці кнігу — і імгненна адчуеш натуральную, нібы пах паветра ці смак вады, прыгажосць матчынай мовы, яе багацце, дасціпнасць, якую набывае яна ў вуснах народа. І зразумееш, што за карані жывілі сваімі сокамі моцнае дрэва таленту Францішка Багушэвіча...



«Святы той куточак фальварак Свіраны» — так называецца іншая кніжка багушэвічазнаўцы, якая распавядае пра тую адметную мясціну, адкуль прыйшоў у свет божы Франусь Багушэвіч і дзе, як той казаў, «яго пуп закапаны». Там, у Свіранах, ён падрастаў да шасці гадоў. Там беларусы Віленшчыны стварылі народны паэтаў мемарыял! Бо калі ў пачатку 1990-х гадоў Свіраны апынуліся за беларуска-літоўскай дзяржаўнай мяжой, віленчукі «учапіліся за іх, як за нацыянальны сцяг, узялі пад сваю апеку», — сведчыць Ул. Содаль у «Слоўку на прадмоўку» да сваёй кнігі, на старонках якой — безліч найцікавейшых фактаў!



Каб падсумаваць усё напісанае Ул. Содалем аб Ф. Багушэвічу, дык будзе ні больш ні менш манаграфія, захапляльны жыццяпіс Асобы, чыя веліч павольна-паступова раскрываецца ў часе і ў культурна-гістарычнай прасторы, ды пакуль што не асэнсаваная, не спасцігнутая намі як мае быць. У Содаля ж хапала ахвоты, часу, сродкаў займацца Багушэвічам дзесяцігоддзямі... Ён нястомна адшукваў, занатоўваў, а потым з радасцю прапановаў як шырокаму колу чытачоў, так і літаратуразнаўцам тое, што сталася вынікам плённае працы аўтара, нават калі гэты вынік — зусім маленькае, але важкае ўдакладненне ў біяграфіі ягонага героя.

Мімаходзь ўпамянуў я тут аб сродках... Справа ў тым, што шмат год запар Содаль выдаваў свае кнігі невялікімі, калі не сказаць — мізэрнымі, накладамі (па 300 асобнікаў!) на ўласныя грошы, адкладзеныя ад маленькай пенсіі колішняга працаўніка «культурнага фронту». Вядома, прыбыткам ад такого «літаратурнага бізнесу» была дзірка ад абаранка, балазе звесці б канцы з канцамі, разлічыцца з выдавецтвам. Але ж руплівец — ён таму і ёсць рупліўцам, што, паводле біблейнага выразу, «не ад свету гэтага».

Ужо і здароўе даўно не тое, і прывід чарговага непажаданага юбілею паўстае перад вачыма... Але ж трэба збірацца ў вандроўкі — таксама ўласным коштам, — то-бок хадзіць па хатах, распытваць старэнькіх бабуль ды дзядуляў, занатоўваць, апрацаўваць, корпацца ў бібліятэках, па архівах, весці перапіску са сваякамі, родзічамі «бессмяротных», з афіцыйнымі ўстановамі... Дык хто ён, гэты апантаны чалавек? А так сабе — прыватная асоба. Якая немаведама чаму не можа сядзець, склаўшы рукі ды абыякава пазяхаючы на ўсе бакі. Усё нешта гэтай няўрымслівай асобе патрэбна, што другім наогул непатрэбна і нават — дзіўна. Словам, дзівак-чалавек!



Між іншым, гэтак жа, з нейкім непаразуменнем, а то і з’едліва, глядзелі ў пазамінулым стагоддзі і на Францішка Багушэвіча шмат хто з ягоных сучаснікаў — «osób szanowanych i godnych» ды ўвогуле «людей приличных». Навошта гэтаму шляхціцу, віленскаму адвакату нейкая штучная беларуская мова, думалася ім, калі ёсць «język polski bardzo doskonały» або, прынамсі, «великий и могучий русский язык»? Што гэта за дурнота такая — займацца рыфмаплёцтвам на сялянскай гаворцы?! Дзе і калі гэта было чутно, каб сяляне вершы складалі ды дэкламавалі? А хто будзе каровы пасвіць? Аха-ха-ха!.. Дзіва што, панове!

Дарэчы, тое ж самае, але яшчэ больш «выразна», не звяртаючы ўвагі на ўмоўнасці, казалі і пра папярэдніка Багушэвіча — зноў жа героя Ул. Содаля — Вінцэнта Дуніна-Марцінкевіча, які атабарыўся ў Люцінцы ў тым самым 1840 годзе, калі нарадзіўся ў Свіранах будучы Прарок і калі ў царскай Расіі было забаронена беларускае друкаванае слова. А ён, люцінскі гаспадар, з тягам часу пачаў у сваім «улюбёным дамку» у Люцінцы ды ў Мінску публічна ладзіць тэатральныя імпрэзы па-беларуску. Смех дый годзе! Аднак зусім не смехам, а арыштам, шматгадовым паліцэйскім наглядам ды вялізным грашовым штрафам скончыліся для яго тыя гулі...

Тым не менш Яе Вялікасць Гісторыя палічыла, што і Дунін-Марцінкевіч, і Багушэвіч павінны быць поплеч з нашчадкамі. Тым жа, хто рагатаў з гэтых абодвух ці ўтаропліваў на іх свае пагрозлівыя вочы, Яна вынесла іншы прысуд: каб засталіся яны навекі нікому не вядомымі і нікім не запатрабаванымі. Апошнія, згодна з прысудам, адышлі ціха-мірна ў нябыт, і калі вернуцца адтуль, то, відаць, не раней як з надыходам Суднага дня...

Таму, шаноўнае спадарства, здаецца, карысна будзе на развітанне прыпомніць — усёй грамадой — простую і старую нібы Кітай думку: свет трымаецца Рупліўцамі! Уладзімір Содаль — адзін з іх. І таксама з вялікай літары!

31 января 2019 г.

31 января исполнилось 30 дней, как ушел из жизни выдающийся историк Беларуси Юрий Туронок. По католической традиции 30-й день — поминальный. Юрий Туронок заслуживает множества добрых слов о нем в этот день. И они, несомненно, будут сказаны. Его кончина была отмечена на всех авторитетных белорусских новостных сайтах — такое случается редко, как редки и такие исследователи. Наши слова восхищения им — в этом сюжете. Экскурсоводам надо учиться правде в своих рассказах всю жизнь, даже если правда порой не нравится ни им самим, ни слушателям, потому что она болезненна. Но боль пройдет — правда останется! Туронок, к его чести, никогда лжи во спасение не писал...


Когда знакомишься с историческими трудами этого человека, заменяющего собой — без всякой гиперболы! — целый институт, однозначно уясняешь для себя: чтобы стать историком, отнюдь не обязательно заканчивать исторический факультет, но, даже если его и закончишь, это еще вовсе не гарантия, что станешь историком... Первые публикации Юрия Туронка, экономиста по образованию, появились тогда, когда автору было уже под пятьдесят. Запоздалый дебют оказался столь блестящим, что десятилетие спустя Ежи Туронек — так звучат его имя и фамилия по-польски — защитил докторскую диссертацию, а его книга «Беларусь под немецкой оккупацией» (1989) стала настоящей научной сенсацией и историческим бестселлером как раз к 60-летнему юбилею автора. Как заметил один уважаемый рецензент, эта книга была «настолько новаторским произведением, что не вызвала дискуссий. Сообщество историков не было готово и до сих пор не готово к такой дискуссии».

ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

«Я никогда не жил в Беларуси, только изредка, летом, наведывал свояков отца на Браславщине и матери — на Белостотчине. По этой причине, в сущности, у меня никогда не было возможности конфронтационно сопоставлять идеализированное домашнее национально-ориентированное воспитание с белорусскими реалиями: в довоенные детские годы это было слишком рано, а позже — почти невозможно. В этом отношении ничего не давали литовские и польские школы, не многое взял я и из отцовской библиотеки, сгоревшей во время военных действий в июле 1944 года. И все же никогда не покидало меня желание познать минувшее и современность Беларуси — настоящей родины моих родителей, которая для меня была уже только условным отечеством».

Так начинается предисловие Юрия Туронка к его другой книге — «Мадэрная гісторыя Беларусі», вышедшей в 2006 году и ставшей, по сути, эпическим полотном истории Беларуси ХХ столетия, а кроме того — антологией исторических исследований неутомимого автора. В одном из интервью, помещенном в этой книге, на вопрос, что особенно запомнилось ему из детских лет, он ответил:

«Всякий раз со сменой власти в школе вывешивали новые портреты: сначала был Пилсудский, потом Сметóна, за ним — Ленин, после — Гитлер. Интересно было наблюдать, как население встречало новую власть. В сентябре 1939 года Красную Армию приветствовали хлебом-солью, с портретами Ленина и даже «Интернационалом». Литовских солдат встречали более скромно. А немцев в 1941 году встречали с энтузиазмом. Как раз начались аресты «врагов народа», и из Дукштов (местечко в Игналинском районе Литвы, где жили тогда Туронки. — А.В.) уже отошли два эшелона в Сибирь. А третий не успел, и немцы в буквальном смысле освободили его».



Одолевая 850 страниц убористого текста этой книги, снабженного бесконечными сносками на многие сотни источников (монографических, книжных, журнальных, газетных, мемуарных, архивных), написанных на нескольких языках (польском, белорусском, немецком, английском, русском), вчитываясь в комментарии к тексту солидных исследователей, — невольно, с некоторой даже оторопью, осознаешь: перед тобой не ангажированный собиратель чужих мнений, не более или менее удачливый интерпретатор, даже не талантливый автор новой концепции. Нет! Перед тобой — первооткрыватель, новатор, Историк, каким он и должен быть в самом высоком смысле этого слова…

В книге представлено несколько захватывающих, едва ли не остро-детективных сюжетов, хотя ровный, академический стиль изложения Ю. Туронка не предполагает даже и малейших намеков на «жарение» фактов. Последние сыплются у него как из рога изобилия — и совершенно неожиданно складываются в безупречную мозаику. Похоже, только того они и ждали, дабы умелая рука высыпала их именно так, и никак не иначе. Вот легли факты друг к другу вплотную — и не разъять этот замечательный узор! А «жарением» пусть занимаются другие — те, у кого подлинных фактов не густо: ведь сей их недостаток в чадном дыму всегда не виден. Туронку эта плебейская кухня конъюнктурщиков не нужна — он аристократ в своей профессии, и потому наблюдать за его филигранной работой — одно удовольствие, хотя пишет он не о перипетиях роковой любви и не о красивых пейзажах, а о событиях грозных и масштабных, о людях трагических и уникальных

Историческая, выстроенная на основе документов, а не цветистых мифов версия этих событий — если говорить точнее и гораздо шире, то принципиально новая концепция освещения многих проблем недавней истории Беларуси — была предложена Ю. Туронком и коллегам-специалистам, и широкой публике тогда, когда уже столь многообещающе и громко звенело в Советском Союзе слово «перестройка». Эффект от туронковской правды оказался таким, словно оглушительно разорвалась бомба на тихой аллее парка культуры и отдыха трудящихся в лунный летний вечер, когда «и любится, и верится» и играет духовой оркестр… Весь вечер был начисто испорчен! Но, как оказалось, то был еще не вечер…

Не стану утомлять читателя подробным пересказом строго документированных данных, добытых Ю. Туронком как будто при виртуальном перекрестном допросе свидетелей, уже отошедших в небытие, — в конце концов, всякий желающий может прочитать его труд самостоятельно. Это тем более стоит сделать, ибо недавно, 2 января 2019 года, автора сей книги не стало. Он совсем немного не дожил до своего 90-летия. R.I.P.

18 января 2019 г.

Летась мінула 210 год, як прыйшоў у гэты свет чалавек, чыё імя зараз можна сустрэць у энцыклапедыях, манаграфіях, падручніках, хрэстаматыях і г.д. — Вінцэнт Дунін-Марцінкевіч. Шмат адрасоў Дуніна-Марцінкевіча ў Мінску. Менавіта ў губернскім Мінску, у суботу 9 лютага 1852 года, спраўдзілася мара Марцінкевіча: разам са Станіславам Манюшкам ён паставіў першую ў гісторыі беларускай культуры оперу — упершыню на мінскай гарадской сцэне гучала беларуская мова. Жывая. Народная. Пра гэтую падзею мы расказваем кожную пятніцу падчас Агляднай экскурсіі па Мінску https://viapol.by/assembly/5.1.htm


Нарадзіўся Вінцэнт Дунін-Марцінкевіч непадалёку ад Бабруйска, у былым фальварку, зараз вёсцы, Панюшкавічы. Свой жыццёвы шлях ён скончыў у Малой Люцінцы, на Валожыншчыне, калі яму ішоў 77-ы год… Пра многае з ягонага жыцця мы ведаем. Яшчэ больш застаецца, як кажуць, у тумане часу. Але здаецца, што ў апошнія гады гэты туман пачаў даволі хутка рассейвацца дзякуючы перш-наперш неверагодна паспяховым — інакш і не скажаш! — знаходкам гісторыка-архівіста Зміцера Дразда. У сваёй ёмістай кнізе «Таямніцы Дуніна-Марцінкевіча», выдадзенай да 210-годдзя беларускага класіка, аўтар робіць вельмі слушную заўвагу: «Кожны юбілей знакамітасці — гэта не толькі падстава для ўрачыстасці, але і выдатная прычына правесці інвентарызацыю нашых старых ведаў, нават тых, што сталі энцыклапедычнымі, бо частку з іх давядзецца раз і назаўжды спісаць на «сметнік гісторыі». Гэта таксама магчымасць увесці у навуковы абарот новыя веды, заснаваныя на апошніх архіўных адкрыццях».

«Таямніцы…» З. Дразда адкрываюць для нас зусім іншы — не хрэстаматыйны, часам нечакана-авантурны і разам з тым таямнічы — вобраз Дуніна-Марцінкевіча, які ў 24 гады… сам сабе і сваім родзічам прыдумаў прыдомак «Дунін» да прозвішча Марцінкевіч, ствараючы ні больш ні менш фантастычны радавод свайго шляхецкага (дваранскага) паходжання! І гэта — толькі кропля ў тых шматлікіх прыгодах жыцця, што выпалі на долю «Дудара Беларускага», як любіў сам сябе называць пан Вінцэнт…

Люцінку (або Люцынку), а дакладней, фальварак Малая Люцінка (між іншым, не такі ўжо і малы фальварак — плошчаю амаль 200 гектараў!) В. Марцінкевіч набыў у межавога суддзі Алойзія Сялявы ў 1840 годзе. Тут, сярод вясковага люду, прайшла большая частка ягонага жыцця. І менавіта тут нарадзіўся ён як пачынальнік новай беларускай літаратуры і як заснавальнік нацыянальный драматургіі і тэатра.

Месціцца Люцінка пры аднайменнай рачулцы, прытоку Іслачы. Ад тае хаты, у якой нараджаліся Марцінкевічавы творы, дзе сустракаліся Станіслаў Манюшка, Уладзіслаў Сыракомля, Адам Плуг, Канстанцін Кжыжаноўскі ды іншыя сябры і добрыя знаёмыя гаспадара фальварка, што ўтварылі люцінскі літаратурна-театральны гурток, анічога не засталося. У 1901 годзе старэнькі Марцінкевічаў дом згарэў. Новы дом, пабудаваны дзецьмі пісьменніка, знесены ў 1947 годзе.

Зараз на месцы дома — мемарыяльны знак, што з’явіўся тут у 1986 годзе. З цягам часу не стала саду, дэкаратыўных кустоў... Апошнім сведкам колішняй сядзібы і яе гаспадара даволі доўга заставалася легендарная старая ліпа, «уласнаю пасаджаная рукою», пад якой, паводле сямейнага падання, быў напісаны ў 1866 годзе самы знакаміты твор Дуніна-Марцінкевіча — камедыя, ці фарс-вадэвіль, «Пінская шляхта».

Амаль што дэтэктыўная гісторыя стварэння гэтага твора праяснілася толькі ў апошнія гады. Вельмі доўгім — больш за паўстагоддзя — быў шлях камедыі да чытача. Бязлітасным — яе смех з тагачаснай рэчаіснасці. А ў якіх найцяжейшых абставінах — пасля арышту, пасля высылкі любай дачкі Камілы на Урал, у Салікамск, пасля вялізнага штрафу, якім быў абкладзены хворы, пазбаўлены верных сяброў пісьменнік, — ён, жывучы ў поўнай нястачы, амаль галечы, пад пільным наглядам паліцыі, тым не менш зноў узяўся за пяро! Усё гэтае не можа не выклікаць здзіўлення і шчырай павагі да моцнай сілы волі і непераадольнай мужнасці аўтара твора, якому — і аўтару, і твору адначасна — наканавана неўміручасць...

З 2008 года, калі 200-годдзе з дня нараджэння класіка беларускай літаратуры было ўключанае ў Каляндар знамянальных дат ЮНЕСКА, «Пінская шляхта» пачала размаўляць з чытачамі і гледачамі адразу на некалькіх замежных мовах — рускай, польскай, англійскай, нямецкай, пераклады на якія былі зроблены з аўтэнтыка, уведзенага ў навуковы ўжытак у сярэдзіне 1980-х гадоў. Неўзабаве, 18 студзеня, бліскучая камедыя ў чарговы раз ажыла на сцэне Купалаўскага тэатра ў Мінску!



…Вузенькая асфальтаваная дарога ад люцінскага пагорка вядзе падарожніка, сярод найцудоўнейшых краявідаў Налібоцкай пушчы, да вёскі Падневічы, што ляжыць пры старым гасцінцы з Ракава на Івянец. Блізу яе калісьці стаяў засценак Тупальшчына. Ягоная назва пазней перайшла да прыдарожных могілак з капліцай, пабудаванай гаспадарамі Тупальшчыны — Жаброўскімі. Тут і спачывае чалавек, слушна названы літаратуразнаўцам Язэпам Янушкевічам «Патрыярхам з Малой Люцінкі». Перад капліцай з 1977 года стаіць помнік ля магілы, у якой пахаваны сам «Дудар», ягоная другая жонка Марыя Паўлаўна і малодшая дачка Цэзарына... Спакой і цішыня атуляюць гэтую маляўнічую мясціну...



Шмат адрасоў Дуніна-Марцінкевіча і ў Мінску. Менавіта ў губернскім Мінску, у суботу 9 лютага 1852 года, спраўдзілася мара Марцінкевіча: разам са Станіславам Манюшкам ён паставіў першую ў гісторыі беларускай культуры камічную оперу — яна стала ластаўкай у беларускім прафесійным тэатральным мастацтве. А яе аўтар, у бліскуча выкананай ім ролі войта Навума Прыгаворкі, набыў для сябе назаўжды гэтае новае імя, якое яму вельмі імпанавала! Упершыню на мінскай гарадской сцэне гучала беларуская мова. Жывая. Народная. Паўторныя пастаноўкі ладзіліся ўжо тайна, у прыватных дамах у Мінску, Глуску, Бабруйску, Нясвіжы...

І хаця «дом Поляка», дзе адбылася прэм’ера «Сялянкі», не існуе — ён зруйнаваны ў 1984 годзе, а на ягоным месцы зараз красуецца новапабудаваны гатэль «Еўропа», — усё роўна мінчукі могуць ганарыцца падзеяй, што амаль 167 год таму адбылася тут дзякуючы намаганням стваральнікаў оперы, помнік якім пастаўлены ў 2016 годзе ў скверы на плошчы Свабоды.



Сапраўды велічная постаць В. Дуніна-Марцінкевіча паўстае ў часе — з цягам стагоддзяў. І мо дачакаемся мы яшчэ той шчаслівай хвіліны, калі і на люцінскім пагорку ў рэшце рэшт акрэсляцца абрысы колішняй сядзібы Марцінкевічаў ды з’явіцца гожы помнік гаваркому Навуму Прыгаворку…

6 января 2019 г.

Двадцать лет тому назад это было… А помнится и сегодня со всеми деталями — самыми вроде бы малыми и незначительными. Впрочем, на той — Святой — земле малое вдруг нежданно-негаданно обращается в великое… Пройти по следам Христа — такое паломничество не забудешь никогда! За более чем неделю путешествия наша паломническая группа объехала практически весь Израиль — крохотную по площади, но необъятную по достопримечательностям и разнообразию незабываемых впечатлений страну ― «землю, текущую молоком и медом, красу всех земель», как сказал о ней ветхозаветный пророк Иезекииль.


В один из дней с особым трепетом отправлялись мы из Иерусалима в Вифлеем — так по-гречески звучит имя этого города, который на иврите именуется Бейт-Лехем, что значит — Дом хлеба. Еще бы! Ведь в светлый праздник Рождества Христова взоры всего христианского мира оказываются прикованными к этому небольшому арабскому городку, к его Рождественской базилике, покрывающей ту пещеру (вертеп), откуда воссиял свет Христов. И всегда свежо и ново звучат в храмах за Рождественской литургией слова из 2-й главы Евангелия от Луки, возвращающие нас ко времени, когда Дева Мария «родила Сына Своего Первенца, и спеленала Его, и положила в ясли, потому что не было им места в гостинице».



Попасть в Базилику можно лишь через единственный вход («Врата Смирения»)― настолько узкий и низкий, что побуждает и паломников, и туристов благоговейно склониться, прежде чем войти в святилище. От главного алтаря спускаемся по лестнице в пещеру, или «Грот»... Да вот она, знаменитая серебряная «Вифлеемская звезда», возлежащая на мраморе над местом Рождения Христа! А в двух шагах от нее ― три ступени, ведущие вниз ― к яслям, куда был положен Богомладенец и куда пришли поклониться Ему местные пастухи и ведомые звездой с Востока волхвы-короли с дарами: золотом ― как царю, ладаном ― как Богу и смирной ― как человеку, ибо благовонная мазь эта, добываемая на Востоке из растений, имела силу предохранять тело от болезней.

Освещенная лишь лампадами, пещера потрясает своим простым и суровым обликом, усмиряющим гордыню человеческую лучше любых самых пламенных проповедей. Это ― достойнейший урок, преподанный Богом две тысячи лет тому назад, но едва ли усвоенный человечеством и поныне.

Во тьму веков та ночь уж отступила,
Когда, устав от злобы и тревог,
Земля в объятьях неба опочила,
И в тишине родился С-нами-Бог.

Он здесь, теперь, ―
Средь суеты случайной,
В потоке мутном жизненных тревог
Владеешь ты всерадостною тайной:
Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог! —

так проникновенно писал о чуде Рождества выдающийся богослов, философ и поэт ХIX века Владимир Соловьев.

В иудейских горах, в 11 км от Вифлеема, есть пещера, где, по преданию, останавливались на ночь волхвы после поклонения Богомладенцу и откуда, по евангелисту Матфею, они «отошли в страну свою», получив во сне откровение не возвращаться к царю Ироду, пожелавшему выведать у них о Младенце, «чтобы погубить Его». В этой пещере в V веке уединился преподобный Феодосий и, заботясь о странниках, больных, убогих, основал здесь монастырь (ныне это греческий женский монастырь Феодосия Великого).



Более восьми веков тому назад в этой обители была погребена наша соотечественница преподобная Евфросиния (ок. 1101—1167), игумения Полоцкая, в миру Предслава, совершившая в конце жизни паломничество в Святую Землю. Заболев в Иерусалиме, она почила в пещере, обращенной ныне в часовню. Мощи ее впоследствии были перенесены на родину ― в основанный ею Спасский монастырь в Полоцке.





Работая в 1979 году над сценарием телефильма «Полоцкая печать» ― о полоцких древностях, в том числе и о Спасо-Евфросиниевском монастыре и его основательнице, ― мог ли я даже в самых смелых мечтах предположить, что Провидению будет угодно так причудливо сплести наши паломнические дороги?! Но — на Святой земле, кажется, все возможно…





И сплетаются причудливо времена и страны — но об этом подробнее на экскурсии в город-патриарх Полоцк каждый четверг в 2019 году — начиная с первых дней весны https://viapol.by/assembly/2.1.1.htm

30 декабря 2018 г.

«Если бы я мог родиться тысячекратно, я бы тут хотел родиться. Если бы я мог умереть тысячекратно, я бы тут хотел умереть» — написал Адам Мицкевич о Новогрудчине... Завершим виртуальное путешествие, посвященное его юбилею


Вольно (прежде — Вольное), что расположилось неподалеку, в 11 км, от Заосья, было хорошо знакомо А. Мицкевичу: он бывал тут у братьев Рафаила и Оттона Слизеней (с 1771 года Вольное принадлежало этому состоятельному шляхетскому роду). Некоторое время здесь жил Ян Чечот. Рафаил поддерживал дружеские отношения с Верещаками, с Томашем Заном, Игнатом Домейко. Современники называли его «человеком возвышенных идеалов». Он оставил после себя медальоны и барельефы известных деятелей культуры Беларуси, и, конечно же, Адама Мицкевича.



Хотя усадебный дом Слизеней не уцелел (на его месте располагается теперь Дом культуры с мемориальной доской в память о Рафаиле Слизене), но сохранился обширный красивый парк с прудами, на окраине которого стоит словно вылепленная из кирпича Троицкая церковь (1768) — ее видел поэт. Тогда она была униатским храмом при базилианском монастыре, просуществовавшем здесь более двухсот лет. Святыня… как будто движется навстречу посетителю. Этому впечатлению во многом способствуют ступенчатые контрфорсы, приставленные к главному и боковым фасадам и придающие церкви изумительную пластичность и динамичность…



От Вольно 16-километровая дорога ведет к бывшему местечку Стволовичи, ныне — агрогородку Столовичи. Сюда Адам приезжал с друзьями на ярмарки, шумевшие на Рыночной площади у стен костела Св. Иоанна Крестителя (сегодня это уже православная церковь во имя Александра Невского). Начало костелу было положено Лоретанской каплицей, которую возвели здесь в память Святого Дома Девы Марии, перенесенного, по легенде, из Назарета в итальянский город Лорето ангелами.



Стволовичскую каплицу, где размещалась копия широко известной лоретанской статуи Черной Мадонны (Madonna Macerata), заложил в ХVІІ столетии командор Мальтийского ордена Сигизмунд Кароль Радзивилл — сын владельца Несвижа и видного государственного деятеля Миколая Крыштофа Радзивилла-Сиротки, которого Мицкевич упомянет в поэме «Пан Тадеуш» («Густ у князя Радзівіла быў несіроцкі, хоць і звалі Сіратою»).



Уже к середине ХVІІІ века каплица была включена в костел, который, обретя под опытной рукой знаменитого архитектора Иоганна Кристофа Глаубица изысканные формы «виленского» барокко, превратился в главный храм местных кавалеров этого ордена. Примечательно, что даже опорные столбы в храме были выполнены в форме стилизованного восьмиконечного мальтийского креста.



Нельзя не упомянуть и о том, что рядом с костелом в 1991 году установлен мемориальный знак в память о «битве при Стволовичах», которая произошла в сентября 1771 года между войсками Барской конфедерации во главе с гетманом великими литовским Михалом Казимиром Огинским и армией генерал-майора Александра Суворова. Эта битва, проигранная гетманом, стала трагическим прологом к первому разделу Речи Посполитой (1772), а в итоге — и к падению Республики Двух Народов. Возможно, многозначительным намеком-аллюзией на события Стволовичской битвы, незабытой в этих местах еще и в ХIX столетии, стало мастерское описание Мицкевичем шляхетского сражения в 9-й главе «Пана Тадеуша»…



И наконец, — случается же такое! — в Стволовичах в 1792 году была похоронена Анастасия Марцинкевич — бабушка классика белорусской литературы Винцента Дунина-Марцинкевича, который в 1859 году сделал первый (!) перевод поэмы «Пан Тадеуш» на белорусский язык.

Но вот уже остался позади и тихий агрогородок Столовичи — мы же, пройдя и проехав до него добрую сотню километров по «Шляху Мицкевича», лицом к лицу оказались у самой оживленной дороги Беларуси — международной автомагистрали Е30/М1. А она есть не что иное, как естественное продолжение нашего «шляха», ибо ведет туда, где пришлось блуждать поэту долгие годы его вынужденного изгнанничества…

На 57 году жизни земной путь Адама оборвался… Вынос тела скончавшегося в Константинополе «гражданина мира» вылился в настоящую демонстрацию: в глухом молчании шли за его гробом представители разных народов. «Он был для людей моего поколения и медом, и молоком, и жёлчью, и кровью сердечной, мы все — от него...» — так откликнулся на весть о кончине А. Мицкевича знаменитый поэт, баловень литературного Парнаса Зыгмунт Красинский.

Тело Мицкевича было перевезено из Турции во Францию и похоронено на кладбище в Монморанси близ Парижа. В 1890 году его прах был погребен в Кракове, в склепе кафедрального собора Вавельского замка.









И вот оттуда перед поэтом-пророком открылась его последняя — самая дальняя — дорога. В Вечность. Но прежде чем ступить на этот «шлях», он заключил с родной землей бессрочный завет-союз — перо, словно обращаясь в его руке в посох Вечного Странника, начертало:
«Если бы я мог родиться тысячекратно, я бы тут хотел родиться. Если бы я мог умереть тысячекратно, я бы тут хотел умереть».

Этими Мицкевичскими строками завершаем виртуальное путешествие по поэтическим местам Новогрудчины — и приглашаем в путешествие реальное — см. экскурсию https://viapol.by/assembly/3.1.htm

24 декабря 2018 г.

В ночь на Рождество… Ровно 220 лет назад — 24 декабря 1798 года — в небольшом фольварке Заосье на Новогрудчине родился Адам Мицкевич. Продолжим виртуальное путешествие, посвященное этому юбилею

Проследуем из Тугановичей через поселок Городище в Колдычево и, свернув там налево, через несколько минут окажемся на том месте, где прежде стоял небольшой фольварк Заосье. Здесь 24 декабря 1798 года родился Адам Мицкевич. Впрочем, споры о месте его рождения не утихают до сих пор. Как иронично замечал в ХІХ веке поэт и знаток отечественной истории Винцесь Коротынский, «семь эллинских городов спорили меж собой за право считаться местом рождения Гомера, хотя он при жизни ни в одном из них не имел приюта. Нечто подобное случилось с нашим Мицкевичем. Так слава богу, что у нас есть если не семь, то три места рождения одной личности, хотя со временем, будем надеяться, доберем и до семи».


Вот что имеет в виду прозванный «бородатым литвином» Коротынский, говоря о «трех местах рождения одной личности». При жизни Адама Мицкевича местом его рождения все безапелляционно считали Новогрудок. Но в появившихся после его смерти некрологах таким местом было названо Заосье. Друг и наставник Коротынского — Владислав Сырокомля полагал, что Мицкевич родился в фольварке Осовец (Осово). Эту же версию, позднее полностью отвергнутую, поддержал патриарх белорусоведения Адам Киркор. По утверждению старшего брата Мицкевича — Франтишка, Адам появился на свет в придорожной корчме «Выгóда», неподалеку от Заосья. А младший брат Адама — Александр и сын поэта Владислав единодушно указывали на Заосье. Исследователи, сопоставив многие факты, местом рождения великого поэта в итоге назвали Заосье, хотя документами это не подтверждено доныне. (Итак, родина поэта, безусловно, есть, а вот конкретного места его рождения — нет! И таких «знаков Свыше» в биографии нашего героя изрядное количество. Но об этом — ниже.)



Заосьевская усадьба была построена в традициях старосветских шляхетских дворов. Жилой дом с высокой соломенной крышей и прямоугольными окнами, с крыльцом под двухскатным покрытием на двух колоннах. Рядом стоял лямус, нижний этаж которого служил кладовкой, а верхний (с маленьким балкончиком) — жильем. Адам вспоминал, что весной и летом там обычно спали дети, да и он сам частенько. Поодаль располагались другие необходимые в хозяйстве постройки, в том числе и банька.



Все это известно нам по рисункам друга Мицкевича Наполеона Орды и преподавателя Новогрудской гимназии Эдуарда Павлóвича. Последний описал в 1883 году ландшафт Заосья, и это описание точь-в-точь совпадает со стихотворным портретом окрестностей Заосья в балладе «Тукай», упомянутой нами в самом начале этих заметок.



Рождение будущего гения сопровождалось чудесами, о коих потом долго судачили в округе: будто бы в ту дивную рождественскую ночь заговорила скотина, лежавшая на теплых подстилках в занесенных снегом хлевах. Согласно же семейному преданию, повивальная бабка Малецкая положила новорожденного малютку на книгу и на ней перерезала ему пуповину. Эта книга в черном кожаном переплете под названием «Судебный процесс» хранилась в библиотеке Мицкевичей. По распространенному у многих народов поверью, младенец, положенный на книгу, будет мудр.

В детстве его окружали няня Гонсевская, искусная певунья, и слуга Блажей, наделенный незаурядным талантом рассказчика легенд, сказок, преданий. В пытливом малыше он всегда находил благодарного слушателя, что доставляло немало хлопот родителям: впечатлительного Адама, увлеченного вечерними побасёнками Блажея, невозможно было уложить спать...

Среди умиротворенного пейзажа Заосья и протекало детство избранника небес, которое он сам называл «анельскiм, сельскiм». Усадьба была воссоздана в 1998 году, накануне 200-летия со дня рождения великого поэта; в ней открыта построенная на литературных реминисценциях экспозиция, которая позволяет погрузиться в быт семьи Мицкевичей и в историю самого фольварка.

Поначалу Заосье принадлежало братьям Михалу и Юзефу Яновичам, которые задолжали дядьям Миколая Мицкевича, Юзефу и Базилю, и судились с ними... 40 лет! Мицкевичи выиграли дело в суде. А потом один из них, Базиль, передал своему брату Юзефу права на владение фольварком. Однако Яновичи наотрез отказывались покинуть насиженное гнездо. Тогда Мицкевичи с помощью друзей отбили фольварк силой («наезд», о котором вспомнит Адам в «Пане Тадеуше»).



Так Заосье перешло сначала к Юзефу Мицкевичу, затем, после его смерти, вновь к Базилю, а от последнего — к Миколаю Мицкевичу, который в сентябре 1799 года взял на себя руководство фольварком. Оно продолжалось почти два года, пока отец поэта, занятый юридической практикой и не располагавший временем для ведения хозяйственных дел, не счел за лучшее передать Заосье в аренду, а потом и во владение мужу своей сестры Барбары — Винценту Стыпулковскому. Случилось это в 1806 году.

Тогда же Мицкевичи окончательно переехали в Новогрудок в собственный каменный дом. Но глава семейства начал болеть и в 1812 году умер, переложив все заботы по содержанию и обучению детей на плечи жены. Выбиваясь из последних сил, она делала что могла, но через восемь лет и ее не стало. Родителей Адама похоронили на доминиканском кладбище Новогрудка рядом с их младшим сыном Антоном. Ни Миколаю, ни Барбаре Мицкевичам так и не суждено было узнать при жизни, кем станет их второй сын — Адам. Но именно благодаря ему провинциальный адвокат и добродушная домохозяйка навсегда пропишутся в истории.



12 февраля 1799 года будущую мировую знаменитость крестили в новогрудской Фаре, однако внесенная в метрическую книгу костела запись о крещении младенца, получившего два имени — Адам и Бернард, не содержала в себе ни даты, ни места его рождения. Не иначе как само Провидение вмешалось тут, вводя в мир человека, рождение которого с самого начала было окутано пологом таинственности. Секреты гения? Возможно.

Ведь легенды и мифы — а они, как известно, прочнее стали — окружали его от рождения и первой романтической любви до мистицизма зрелых лет и загадочно-странной смерти в Константинополе, куда привело его неудержимое сердце поэта-романтика и борца за свободу всех угнетенных. Легенды будут множиться и после его кончины. Эти легенды и мифы, прижизненные и посмертные, так замысловато переплелись в ХІХ веке, что и всему ХХ веку не хватило сил их распутать. Даст бог, с этим справится ХХІ столетие...

В Заосье можно было бы, пожалуй, поставить точку на нашем «шляхе». Однако мы опять продолжим его…https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Окончание следует

21 декабря 2018 г.

Адам и Марыля… Ровно двести лет тому назад родилась эта любовь, соединившая два сердца и два имени — Адам и Марыля… Соединившая их в веках!

Палiлiся мае слёзы, як дождж чысты i краплiсты,
На маленства, што было анельскiм, сельскiм,
На юнацтва час мой шумны, неразумны,
А таксама на век сталы, век няўдалы:
Палiлiся мае слёзы, як дождж чысты i краплiсты...
А. Мицкевич


Какой же она была, юное вдохновение будущего гения поэзии? Разные мемуаристы, расходясь в деталях, единодушно признают, что Марыля Верещака была незаурядной, исключительной женщиной своего времени. Гармоничная, веселая, мечтательная, она к тому же была наделена от природы живым умом, получила хорошее образование, знала французский, итальянский, немецкий языки, прекрасно пела и играла на фортепьяно собственные обработки белорусских народных песен, хорошо разбиралась в литературе.

Казалось бы, поначалу, с первого взгляда, она не произвела на Адама сильного впечатления, но потом… Он был сражен в самое сердце! Да и Марыля отнюдь не осталась равнодушной к вниманию этого юноши «с черной шевелюрой, с глазами то голубыми, то зелеными, то темными и блестящими», которого сразу же взяла под свою опеку, ибо сердцем почувствовала, кем ему суждено стать в будущем.



С каждым его приездом прогулки по окрестностям Тугановичей становились все более продолжительными. Марыля и Адам любили сидеть на берегу речки Сервечи, слушать голос мельниц, бывали в соседних деревнях и фольварках, на Свитязи. Приходили к камню у деревни Карчова, что доныне прячется в овраге и в народе именуется «камнем филаретов»: около этого каменного исполина собирались «любители добродетели», или по-гречески «филареты», — члены вольнолюбивого студенческого общества, к которому принадлежал и Адам.



Все это позднее найдет отражение в ІV части поэмы «Дзяды» — поэмы любви, равную которой непросто сыскать в мировой литературе. Скрытые туманом времени, волнующие встречи Адама и Марыли в Тугановичах всплывут затем поэтическим парафразом в «Пане Тадеуше», когда рука Мицкевича будет живописать встречи героев поэмы Тадеуша и Зоси, рождая строфы ослепительной красоты.

Особенно часто молодые беседовали о литературе. Марыля с восторгом говорила о новых произведениях и поэтических направлениях, сознательно толкала Мицкевича на путь романтизма. Благодаря ей, признавался он позже, в Тугановичах над ним разбился «стеклянный шар, наполненный поэзией». Постепенно обыкновенная юношеская увлеченность перешла в «вулканическое чувство».

В парке стояла беседка, укрытая шестью растущими из одного корня липами, словно по волшебству вставшими в круг. В ней часто шептались Марыля и Адам в лунные вечера, засиживаясь допоздна. Об этих деревьях не раз вспомнит поэт на чужбине, обращаясь к ним как к «друзьям своим старым» и вопрошая их, живы ли они еще. На этот вопрос сейчас можно ответить так: от старых лип до наших дней осталось немногое... Печаль-кручина, по-белорусски — туга, сжимает сердце, когда бродишь по Тугановичам, приближаясь к тому месту, где стояла «беседка Марыли», названная поэтом «колыбелью счастья и могилой».



...Над их любовью сгущались тучи. Могли ли всерьез воспринимать родные Марыли в качестве ее жениха магистра философии, который имел поэтическую душу и землю где-то там, на Парнасе? Тем более что на жизненном горизонте семейства Верещаков ясно обрисовалась фигура богатого молодого красавца графа Вавжинца Путткамера. Обеспокоенный успехом Мицкевича, он удвоил усилия. Наконец Марыля дала согласие стать его женой. Их бракосочетание состоялось в феврале 1821 года — и повергло поэта в отчаяние, грозившее перерасти в самоубийство...

И все-таки судьбе было угодно, чтобы из-под пепла этой страсти проросли редкостной красоты цветы той любовной лирики, благодаря которой Мицкевич остался в памяти потомков как Чародей поэзии. Его алмазный талант получил свою огранку тут, в Тугановичах. Воспоминание об этом романтическом чувстве он пронесет через всю жизнь. Оно, это чувство, будет вдохновлять его лиру, рождая ее божественные, бессмертные звуки...

Пройдут годы, и признанный мэтр литературы, обремененный семейными заботами, познавший вкус славы, напишет Игнату Домейко из швейцарской Лозанны, где его — уже, пожалуй, в последний раз — коснулось крыло вдохновения: «Часто нападает тяжелая тоска по Литве, и все время вижу во сне Новогрудок и Тугановичи». Так образ Марыли слился для поэта с образом Родины — «земли Новогрудской»…

Закончив в Париже свою главную поэму, он женится на Целине Шимановской, с которой познакомился в Москве в 1828 году, когда она была еще совсем девочкой, дочерью польской пианистки-виртуоза и композитора Марии Шимановской. Через год свою первую дочь он назовет Марией, но не в память о знаменитой бабушке. В память о Марыле, чей медальон будет у него на груди до конца дней его...

Марыля переживет и поэта, и мужа. Она будет похоронена в 1863 году у стен костела в Беняконях, что в Вороновском районе, у самой границы Беларуси и Литвы. Прах Мицкевича обретет вечный покой среди королевских гробниц на краковском Вавеле.

Вот мы и подошли к концу жизненного пути нашего героя. Но — не будем торопиться! Ведь «шлях Мицкевича» выведет нас сейчас к началу начал...

Экскурсия "Веков минувших великаны (Адам Мицкевич)". Маршрут СБ-3.1: Вольно — Заосье — Городище — оз. Свитязь — Новогрудок https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Продолжение следует

15 декабря 2018 г.

В сладком плену легенд.
Поведать о колдовских красках, звуках, запахах Свитязи, не прибегая к волшебству мицкевичских строф, — непосильная задача.

Мiж дрэў, бы ў вяночку, адкрыецца воку
Там возера Свiтязь, як дзiва.
Бы хтосьцi чысцюткую шыбу звысоку
Сюды апусцiў беражлiва.
А Мицкевич


Родились эти поэтические чары под пером 22-летнего Адама и были внушены ему неотразимой красотой здешних пейзажей. Сколько раз любовался он ими, часами просиживая на берегах Свитязи, слушая шепот ее волн! Волны по-прежнему ласкают белый песок, и он переливается жемчугом рифм мицкевичских баллад — «Свитязь», «Свитязянка», «Рыбка». В них все напоминает о возлюбленной Адама — Марыле Верещака, которую он делает родственницей русалок и наследницей легендарного князя Тугана.



Здесь впервые услышал он рассказ старого рыбака о возникновении озера в те далекие времена, «когда вода еще была молодой». Издавна бытовало тут множество легенд об озере, о затопленном на его дне Свитязь-граде, о русалках, живущих в хрустальных озерных водах. Наслушавшись этих рассказов, Марыля как-то раз во время прогулки по берегу озера воскликнула, обращаясь к своему спутнику: «Вот это поэзия! Напиши что-либо подобное».

Вчерашний виленский студент, занимавшийся стихосложением по канонам эпохи Просвещения, наказ возлюбленной воспринял сердцем — чувства станут теперь водить его пером. Предания, легенды, сказки о Свитязи, сложенные белорусским народом, Мицкевич отлил в безупречные стихотворные формы своих баллад, сделав опоэтизированный фольклор достоянием огромного числа читателей.



Как ни жаль, но простимся с очаровательным озером. И вскоре за Свитязью, у деревни Микуличи, свернем влево с Барановичского шоссе — через десяток километров окажемся в Воронче, бывшем имении последнего новогрудского воеводы, генерала литовских войск, кавалера орденов Св. Станислава и Белого Орла Юзефа Неселовского. Это о нем поэт скажет читателю: «Сто сорок егерей в его именье панском и сто возов сетей при замке Ворончанском…»

О большом и уютном деревянном дворце Неселовских с ломаной крышей, мансардами, портиками, густо увитыми зеленью, сегодня можно судить лишь по старым гравюрам и довоенным фотографиям. До неузнаваемости измененными дошли до нас некоторые постройки усадьбы. Но по-прежнему в Воронче можно увидеть усадебный парк и костел Св. Анны, заложенный в стиле классицизма в конце ХVІІІ века на средства старосты циринского Казимира Неселовского, приходившегося дядей Юзефу Неселовскому, погребенному в крипте храма в 1814 году в возрасте 86 лет. Забегая вперед, отметим также, что именно в этом костеле 1 января 1800 года была крещена будущая героиня нашего повествования — Марыля Верещака.



Жестокий нрав Юзефа, обидчика крестьян и мелкой шляхты, которая подала на него в суд и благодаря отцу поэта выиграла процесс, был хорошо знаком Адаму и нашел свое отражение в образе Призрака злого пана во ІІ части поэмы «Дзяды». В ворончанском костеле был крещен и Ян Чечот, коему выпала неожиданная роль редактора поэмы «Дзяды». Впрочем, по словам Игната Домейко, Ян Чечот был единственным, кому позволялось «бурчать на Адама, упрекать его и делать ему замечания».

Из Ворончи дорога, петляя, ведет в Цирин, лежащий над рекой Сервечью. Местечко это тоже принадлежало Неселовским, имело самоуправление и даже свой герб, дарованный королем Станиславом Августом Понятовским. Прежде была здесь униатская церковь, священником при которой состоял Иван Горбацевич, опекавший юного Адама. Ему поверял поэт тайны своего сердца. Его же упомянет он в балладе «Свитязь», и, как полагают литературоведы, Горбацевич станет прообразом Ксендза в ІV части поэмы «Дзяды», отразившей душевный разлад Мицкевича с миром после потери своей возлюбленной. В уста лирического героя Густава вложил поэт всю бурю страстей, бушевавших в нем самом…



А вспыхнуло пламя его первой любви-страсти неподалеку от Цирина — в Тугановичах. Это былое родовое гнездо Верещаков расположено вблизи деревни Карчово, на самой границе Брестской и Гродненской областей. Напоминанием об имении остался лишь полузаброшенный парк. Сюда Адам Мицкевич попал по приглашению Томаша Зана, который в Минской гимназии подружился с братьями Михалом и Юзефом Верещаками. В Тугановичи Адам часто наезжал в летние месяцы 1818—1820 годов — сначала из Вильни, где заканчивал университет, а затем из Ковны, где преподавал в гимназии.





Отсюда взяты прототипы многих его поэтических образов. По мнению литературоведов, на фоне тугановичской усадьбы и разворачиваются основные события в поэме «Пан Тадеуш». Стояла усадьба среди парка, в окружении беседок и прудов, взятая в кольцо кустами сирени, жасмина, акаций… Вместе с поэтом здесь бывали его друзья Томаш Зан, Игнат Домейко, Ян Чечот и другие. Здесь Мицкевич познакомился с Марылей Верещака, любовь к которой пронес через всю жизнь. Вот что поведал о ней родственник Верещаков, кузен Марыли — Игнат Домейко:

«Она не была красива в том смысле, какой вкладывают в это слово обычные люди: невысокая, круглолицая, с большими голубыми глазами и светлыми волосами; особенно чудными были ее губы и взгляд. Последний свидетельствовал о ее живом восприятии, определенном характере души и глубоком чувстве. Ее красота была не в форме, а в духе. Она, наверное, довела бы до отчаяния самого лучшего художника, который захотел бы передать в ней то, что было в ней действительно красивым и что в ней видел и понимал Адам».

Впрочем, о музе поэта поговорим подробнее в следующий раз.

Экскурсия "Веков минувших великаны (Адам Мицкевич)". Маршрут СБ-3.1: Вольно — Заосье — Городище — оз. Свитязь — Новогрудок https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Продолжение следует

3 декабря 2018 г.

В сегодняшней Березе эти величественные руины — главная историческая реликвия. И напоминают они о некогда знаменитой на всю округу… да что там — о единственной во всем Великом Княжестве Литовском обители картезианцев. Монахи появились тут при подканцлере Казимире Льве Сапеге, который в 1648 году начал в Березе строительство картезианского монастыря, вскоре ставшего средоточием жизни местечка. Не удивительно поэтому, что Березу со временем даже переименовали, сообразно названию обители, в Березу Картузскую, или Картуз-Березу. Кстати, одна из двух железнодорожных станций в районном центре до сих пор называется Березой Картузской. А двойное наименование города исчезло только в 1940 году!


Орден картезианцев был основан святым Бруно Кёльнским. В 1084 году на юге Франции, под Греноблем, в гористой местности Шартрез (по-латински — Cartusiа) он с единомышленниками основал пустынь, получившую позже название Великая Шартреза. Устав картезианцев был чрезвычайно строг, и это делало орден крайне немногочисленным, если не сказать — элитарным. Упадок картезианцев приходится на конец ХVІІІ столетия, когда во время революционных потрясений во Франции была разрушена Великая Шартреза и разграблены ее сокровища. Однако и сегодня монастырь действует, оставаясь верным аскетизму основателя: обитель недоступна для публики.

Судьба Березовского монастыря картезианцев тоже не была безоблачной. Возводили его сорок лет на месте, отмеченном мистическим событием: по преданию, неподалеку от Березы произошло чудесное явление деревянного креста с изображением распятого Христа. По этой причине монастырь и его храм были переданы под небесное покровительство Св. Креста. Костел освятили в 1666 году, в шестой день шестого месяца (июня), — трудно сказать, было ли такое скопление шестерок чистой случайностью, или за этим стоит некий таинственный смысл…


Монастырский комплекс включал в себя, помимо жилых зданий и костела с мощной колокольней, многочисленные хозяйственные постройки, пруды, сад. Все это было обнесено каменной стеной и завораживало своей монументальностью и архитектурной выразительностью. Об удивительно живописном облике этого интереснейшего архитектурно-ландшафтного комплекса мы можем сегодня судить по рисунку второй половины ХІХ века кисти Наполеона Орды да по чудом сохранившимся в архивах обмерным чертежам монастыря, сделанным в 1830-х годах.



Первые серьезные испытания выпали на долю обители во время Северной войны (1700—1721). Амбициозной целью 18-летнего шведского короля Карла ХII в этой военной кампании было, как считают современные исследователи, возобновление древнего пути викингов «из Варяг в Греки», что соединило бы шведскую Ригу с турецким Константинополем (ныне — Истанбулом-Стамбулом) и богатейшими восточными рынками. В осуществлении этой идеи Великой Швеции «северному Александру Македонскому» противостояли: с одной стороны, русский царь Петр I, коему необходим был выход к Балтийскому морю; с другой — союзник Петра I король польский и великий князь литовский Август II Сильный, на свой страх и риск, без согласия магнатов и шляхты Речи Посполитой, ввязавшийся в военную авантюру, которая стоила Беларуси огромных жертв и разрушений, ибо декорацией к театру военных действий стала ее территория.

По уверению некоторых источников, в Березе встретились для беседы Петр І и Август ІІ накануне подхода войск Карла ХІІ. Правда, в летописи монастыря, равно как и в биографии Петра І, эта встреча не значится. Но что достоверно известно, так это то, что в апреле 1706 года под Березой шли бои между шведами и русскими войсками и после осады местечка Карл ХІІ отдыхал в монастыре 18 апреля, истребовав у монахов немалый выкуп за освобождение обители, а затем двинулся по направлению к Пинску и, удивленный необозримыми водными просторами Полесья, задержался там аж на целый месяц…

С падением Речи Посполитой (1795) Береза оказалась в границах Российской империи. После «Листопадовского» восстания 1830—1831 годов царские власти монастырь закрыли — так завершилась почти двухвековая история пребывания картезианцев на белорусской земле. И похоже, в воспоминаниях о них в Березе на этом можно было бы поставить точку. Но! Двигаясь причудливо-извилистой дорогой исторических ассоциаций, мы совершенно неожиданно окажемся сейчас не где-нибудь, а на испанском острове Майорка!..



Зимой 1838/1839 года майоркское общество было немало взволновано, возмущено, шокировано... Экстравагантная пара иностранцев, первоначально появившаяся в столичной Пальме, а затем перебравшаяся в прелестный горный поселок Вальдемоссу, служила предметом бесконечных пересудов. Он, полуполяк-полуфранцуз, 28-летний холостяк с нервно-бледным меланхолическим лицом, обрамленным длинными волнистыми волосами, слыл талантливым композитором и виртуозным пианистом. Она, старше его на шесть лет, уже пережившая бурный брак с бароном Казимиром Дюдеваном, от которого с нею остались дети, — известная в парижских салонах писательница и публицистка, чье пылкое и быстрое перо плодовито умножало год от года все новые тома любовных романов. Каково же было майоркским матронам (да только ли им?) лицезреть женщину по имени Жорж, в мужском платье, с сигарой в зубах и демонстративно грубыми манерами, в обществе молодого человека и ее собственных детей, которые как будто намеренно подчеркивали всю ирреальность этих совершенно немыслимых для добропорядочных сеньор и сеньоров отношений!

По прошествии многих лет майоркцы не без лукавой иронии говорят о том, что эта пара — Фридерик (в польском написании его имени) Шопен и Жорж Санд — и стала по существу первыми настоящими туристами на Майорке, за которыми потянулся неиссякаемый поток последователей, уже едва ли способных сегодня поразить островитян своими нравами. Здесь на многое насмотрелись и теперь многое могут в свою очередь показать заморским гостям. Но почти двести лет тому назад...

Впрочем, время, кажется, остановилось в Вальдемоссе. Все так же прозрачен и чист воздух, настоянный на аромате цветущего миндаля; все так же величественна и неотразима в своей простоте и редкостном архитектурном обаянии знаменитая «Картуха» — Картезианский монастырь, перестроенный монахами в конце ХІV столетия из бывшего королевского дворца и ставший на несколько зимних месяцев приютом для знаменитостей, которым суждено было покинуть этот мир, так и не разобравшись в своих страстях и привязанностях. Пораженные красотой здешних мест, они отдали им должное в своем творчестве. Ведь именно здесь, в Вальдемоссе, родились шопеновские прелюдии и жорж-сандовская акварель в прозе «Зима на Майорке». «Майорка ― это зеленая Гельвеция под небом Калабрии с покоем и тишиной Востока», ― заметит Жорж Санд.



Откровенно говоря, не гладко протекала их жизнь в стенах Картухи, где теперь создана музейная экспозиция в их честь. Та «роковая дружба», как окрестила писательница свои отношения с Шопеном, отбрасывает и доныне неизгладимую, зыбко-романтическую тень на седые камни Вальдемоссы. «Где сокровище ваше, там и сердце ваше» — эти евангельские слова начертаны на доске, закрывающей нишу в одной из колонн костела Св. Креста в Варшаве, где почило сердце Фридерика Шопена. Частица же его сердца (смею думать, основываясь на личных впечатлениях от острова и обители) принадлежит все-таки и неподражаемой Майорке с ее всепокоряющей музыкой, которую рождают здешние горы, сказочные бухты, древние памятники, шепот моря при фосфорическом свете задумчивой луны...

Однако что же общего между белорусской Березой и испанской Вальдемоссой, столь произвольно, казалось бы, соединенных пером автора в этом сюжете? Прежде всего, их роднят картезианцы, чьи монастыри были очевидцами и важных исторических событий, и завораживающего присутствия знаменитых личностей. И пусть судьба этих обителей сложилась так, что одна из них ныне прискорбно лежит в руинах, а другая едва вмещает в себя неубывающий с годами поток туристов, тем не менее обе они дарят неравнодушному человеку незабываемые впечатления, наполняя мертвые камни жизнью, словно по волшебству рождаемой историческими ассоциациями...

Экскурсия "Картезианцы в Березе". Маршрут 1.27: Ружаны — Пружаны — Береза https://viapol.by/corporate/bel-1.27.htm