24 июня 2019 г.

«Поезд медленно подходит к новенькой белой станции в новом немецком стиле. Это Столбцы. Белый одноглавый орел, похожий на гуся, украшает мезонин станции. Тут опять таможенный осмотр. Не считая того, что у путешественников ласково отбирают паюсную икру, все обходится как нельзя благополучно. Наш расстроенный герой, волоча за рукав подавленную супругу, выходит на перрон и в изумлении открывает рот. Несколько блистательных поездов стоят на путях. С суеверным ужасом он читает по складам французские и немецкие таблички на вагонах. «Столбцы — Берлин». «Столбцы — Париж». «Столбцы — Остенде». Во многих экскурсиях Виаполя Вы встретите этот рассказ; одна из ближайших — «Радзивиллиада» https://viapol.by/assembly/1.30.htm 6 июля по маршруту Слуцк — Радзивиллимонты — Клецк — Снов — Вишневец — Новый Свержень


Так писал в своем рассказе «Наши за границей» (1928) острый на язык 31-летний Валентин Катаев — прозаик, поэт, драматург, публицист, которому судьба не раз сулила проезжать через пограничное местечко Столбцы — по его словам, «визитную карточку Речи Посполитой» — прямиком в… Европу.

А вот другое свидетельство о том же вокзале, принадлежащее перу Владимира Маяковского: «Здание станции Столбцы, и чистое видом, и белое цветом, сразу дало и Европу, и Польшу. Вот это забота, вот это стройка!» Кстати, именно в этом здании во время прохождения таможенного досмотра у Маяковского родилась идея стихотворения о «молоткастом, серпастом» советском паспорте: «Я достаю из широких штанин...» — и далее по тексту, написанному в июле 1929 года.

«Межвоенная», то есть зажатая между двумя мировыми войнами, Европа и впрямь начиналась для «человека с Востока» именно тут… Ну а советским районным центром Столбцы стали только в 1940 году и сегодня насчитывают почти 17 тысяч жителей.

ВО ВРЕМЯ ÓНО

Письменную историю Столбцов еще недавно в энциклопедиях отсчитывали от 1511 года, и потому власти города даже готовились в 2011 году отметить 500-летний юбилей райцентра. Но в последний момент историки уточнили: это на самом деле не так! И теперь первой письменной датой Столбцов считается 1623 год. Стало быть, близится уже совсем другой, 400-летний юбилей — будем надеяться, что уж он-то состоится…

На протяжении более века (1728—1831) Столбцами владели могущественные магнаты Чарторыйские, превратившие местечко в центр своего графства. При них оно получило даже право на самоуправление (1729). С тех пор немало воды утекло в Немане… И можно ли себе представить, что у города, расположенного на сильно обмелевшем теперь Немане, всего лишь полтораста лет тому назад сновали витины (речные торговые суда, баржи), которыми доставляли сюда из Крулевца (Кёнигсберга-Калининграда) «разные вина и красивую поливную посуду», о чем сообщал известный этнограф и краевед ХIХ столетия Павел Шпилевский?!

А вот Владислав Сырокомля, тоже не обойдя вниманием Столбцы, утверждал в середине того же века, что «славятся тут подземные ходы и лавки с напитками, это как бы второй, подземный город, подобно римским катакомбам… Пара таких лавок, принадлежащих состоятельным купцам, процветает до сих пор».

Но воистину настоящую известность Столбцам обеспечил доминиканский монастырь, который в 1623 году (вот откуда она, первая дата о местечке в письменных источниках!) заложил минский каштелян Александр Слушка. Выстроенный в обители полвека спустя каменный костел Св. Казимира хранил в своих стенах мощи настоятеля монастыря отца Фабиана (Малишевского), прославившиеся многочисленными чудотворениями и исцелениями… Сюда толпами стекались паломники, и, пройдя в святыню, где в особой каплице покоились останки благословенного Фабиана (дело до его окончательной канонизации, однако, так и не дошло), они могли одновременно лицезреть потрясающей красоты интерьер, изукрашенный виртуозной лепниной в стиле рококо. В 60-х годах ХХ века храм, увы, безжалостно разрушили…





Архитектурных памятников в Столбцах осталось немного: на горе у былой торговой площади, где и поныне стоят дома ремесленников и купцов, возвышается нарядная православная церковь Св. Анны (1825), построенная в стиле классицизма как костел Чарторыйскими, у которых царские власти Столбцы отняли в 1831 году за участие магнатов в «Листопадовском» восстании.



«ВОСЬ КОНЧАН ЛЕС, І СТОЎБЦЫ БЛІЗКА»

Этой строкой в поэме «Новая зямля» ее автор начинает свое неторопливое и трепетное повествование о родных ему и его героям местах на Столбцовщине. Еще бы! Здесь, в бывшем застенке Окинчицы (Акинчицы), включенном в 1977 году в состав Столбцов, в семье лесника Михала Мицкевича в 1882 году родился третий сын — Кастусь, будущий классик белорусской литературы, народный поэт Якуб Колас (Константин Мицкевич, 1882―1956).



В мемориальном музее реконструирована атмосфера жизни семьи Мицкевичей — они пробыли тут совсем недолго (1881―1883), а затем переезжали с места на место. И некоторые из этих мест включены в Коласовский заказник (Ласток, Альбуть, Смольня, Миколаевщина), а путеводителем по заказнику и, шире, по жизни песняра могут послужить его лучшие стихотворные произведения ― поэмы «Новая зямля» и «Сымон-музыка», написанные Коласом в пору его творческой зрелости. Память песняра вскоре будет увековечена в райцентре скульптурным монументом.



НА ВИДУ У СТОЛБЦОВ

Окрестности Столбцов известны своими историческими достопримечательностями весьма почтенного возраста. В Вишневце, бывшем местечке Говезна, которое в 1588 году Миколай Крыштоф Радзивилл Сиротка купил у слуцкого князя Яна Олельковича, а затем отдал несвижскому монастырю бенедиктинок, монахини основали в 1640 году униатскую церковь, век спустя перестроенную. Ее непобеленные «готические» стены были живо памятны Владиславу Сырокомле, когда в 1852 году он писал свои «Странствия по моим былым околицам». Внутри этот почти квадратный, но все же тяготеющий к базиликальному плану храм частично сохранил свой изначальный барочный облик.





А еще под Столбцами есть два Сверженя — Новый и Старый. Новый Свержень когда-то был богатым местечком — как-никак первая пристань на Немане. Отсюда сплавляли лес, отсюда уходили баржи, груженные зерном и другими сельскохозяйственными товарами. В историческом центре местечка на былой торговой площади возвышается готико-ренессансный Петро-Павловский костел конца XVI века. Прежде его башня была выше, но ураган в 1818 году снес верхние ярусы.



Рядом с костелом стоит его почти сверстница ― Успенская церковь. Перейдя в униатство и обзаведясь базилианским монастырем, она затем вновь вернулась в православие. Строгий облик этих однобашенных построек тотчас и надолго врезается в память. Кроме того, здесь можно увидеть еще старую водяную мельницу и руины синагоги.



Что же касается Старого Сверженя, то, казалось бы, оттого он и Старый, что постарше Нового Сверженя. Ан нет, исследователи считают иначе, полагая, что с поселения Свержно, упомянутого в грамоте великого князя Витовта в 1428 году, началась письменная история именно Нового Сверженя, а не Старого, возникшего в конце ХVI столетия либо гораздо позже…

Деревянная церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы, срубленная в 1770 году, не уцелела — на ее месте и с ее именем стоит небольшой компактный кирпичный храм, сооруженный уже в последнее время. Достопримечательностью Старого Сверженя является памятный камень c надписью «Cтары Свержань — 1482» (прежде при этом камне стояли три якоря, перемещенные теперь на окраину деревни). Хотя в дате, взятой из Витовтовой грамоты, последние цифры явно перепутаны, зато якоря совершенно верно свидетельствуют о том, что некогда Неман в здешних местах был судоходен. Правда, на реке располагается как раз Новый, а вовсе не Старый Свержень!..

4 марта 2019 г.

Там, где сходятся границы Ошмянского, Ивьевского и Вороновского районов Гродненщины, есть забавный феномен: земли Шальчининкайского района Литвы, заселенные преимущественно этническими поляками, вдаются в Беларусь — вплоть до Геранён — выступом-аппендиксом с «перешейком» размером в три-четыре километра, так что литовские пограничники с двух сторон этой почти соприкасающейся границы могут, пожалуй, видеть фуражки друг друга.
По белорусскому периметру сего причудливо изогнутого государственного рубежа бок о бок разместились старинные поселения — одно другого интереснее… Об этом — в наших экскурсиях "По дорогам Виленщины" https://viapol.by/corporate/bel-1.28.htm и "Там бьет крылом История сама" https://viapol.by/assembly/1.25.htm


Трабы. Это бывшее владение литовских князей Трабских известно с ХV столетия, когда князь Трабус построил здесь замок. В конце того же столетия внук княгини Марии Трабской — Ольбрехт Гаштольд стал владеть Трабами, и от Гаштольдов имение перешло к королю польскому и великому князю литовскому Сигизмунду I Старому, а затем к его сыну Сигизмунду II Августу — тут находилась королевская резиденция. Петро-Павловская церковь в Трабах была сложена из дерева в 1784 году и существенно переделана на рубеже ХIX—XX столетий. Тогда же при ней соорудили высокую звонницу, включенную в ограду из бутового камня. Церковь предельно проста по композиции, и если бы не четыре куполка да шатровое покрытие звонницы, то глазу и задержаться было бы не на чем.

А вот у здешнего костела Рождества Пресвятой Девы Марии, напротив, очень живописный силуэт. Этот монумент из желтого кирпича возвели в 1905 году. Его мощные квадратные трехъярусные башни на главном фасаде, заключающие меж собой стрельчатый перспективный портал внизу и ступенчатый фронтон-щит вверху; хоровод контрфорсов; размашистые крылья трансепта, решенные как самостоятельные большие объемы наподобие каплиц; пятигранная апсида — все это оставляет в памяти яркий, запоминающийся образ некоего готического «мистицизма»…



От ограды костела начинается дорога на Жемыславль, подводящая путника прямо к пилонам-столбам, которые служат своеобразным парадным входом в это некогда богатое, отлично ухоженное имение. С 1805 года тут поселился Якуб Умястовский, польский магнат, скупавший фольварки в тогдашнем Ошмянском повете, куда входило и это имение. После него усовершенствованием усадьбы занимались его сыновья. Их усилиями были выстроены флигеля, двухэтажная ледовня, оранжерея, манеж, заложены новые фольварки… А в 1863 году в окружении пейзажного парка, на берегу пруда, был сооружен элегантный дворец с бельведером и коринфскими портиками по обеим сторонам — этакая уменьшенная копия королевского «Дворца-на-воде», созданного для утех последнего монарха Речи Посполитой Станислава Августа Понятовского в Лазенках под Варшавой. Лепка на потолках и мозаичный пол сближали жемыславский дворец с варшавским прототипом, а богато убранные интерьеры свидетельствовали об отменном вкусе владельцев усадьбы.



Особенно отличился тут Владислав Умястовский. Живя между Вильней, Краковом, Варшавой, Парижем и Жемыславлем, он превратил усадьбу в высокоприбыльный сельскохозяйственно-промышленный комплекс. Его жизненным кредо были мудрые слова: «Жить надо так, как будто умрешь завтра, а работать надо так, как будто будешь жить вечно».



Со смертью Владислава для его жены Янины настали тяжелые времена (революция 1905 года, Первая мировая война). И она принимает вынужденное обстоятельствами решение — сдать имение в аренду. Во время войны усадьбу заняли немцы, устроив тут нечто вроде дома отдыха, — графиня же удалилась со своей матерью в Петербург. После окончания военных действий Янина попыталась восстановить дворец и его убранство, разграбленное немцами и местными жителями, но началось дробление (так называемая «парцелляция») крупных имений в Польше, и Умястовская сочла за благо передать Жемыславль с несколькими фольварками в дар Виленскому университету для научных целей.



Дворец, переживший в 2012 году большой пожар, недавно перешел к новому владельцу. Окажется ли ему под силу вдохнуть жизнь в пустующие и ветшающие постройки некогда амбициозного графского гнезда — время покажет. А вот корпусу здешнего спиртзавода, кажется, не грозит никакое разрушение: при советской власти он был значительно перестроен из винокурни Умястовских и без устали работает доныне, доказывая своим несокрушимым бытием, что борьба с алкоголизмом сродни изобретению вечного двигателя…



А едва отъедешь от Жемыславля, как у дороги появляется деревня Суботники, чье название (кстати, с одной, а не с двумя буквами «б») вовсе не дань, как можно было бы сгоряча подумать, советским обычаям устраивать субботники по поводу и без повода. Это имя утвердилось за поселением еще в конце ХVII столетия. Здешний краснокирпичный костел Св. Владислава еще издали интригует… не то слово — завораживает своей грациозной силуэтной графикой.



Возводили святыню Владислав и Янина Умястовские. В нем и похоронили фундатора, а затем в усыпальницу были внесены останки его давно умерших родственников. Об этом подробно сообщает мемориальная доска, установленная в 1931 году в крипте храма, где находится фамильная усыпальница Умястовских. К чести прихожан и деятельного ксендза Александра, она содержится в образцовом порядке: изумительная чистота, блистающие полированными гранями мраморные плиты с именами и датами... Только на надгробии, предназначенном для Янины (она предусмотрительно позаботилась о нем сама), нет ни имени, ни дат: графиня умерла в 1941 году вдалеке от родового гнезда — в Риме.



14 километров отделяют Суботники от нынешней деревни Геранёны, которая уже с 1403 года века фигурирует в документах как Геранёны Мурованые или Гаштольдовы. Великий князь литовский Сигизмунд Кейстутович в 1433 году подарил это имение Яну Гаштольду. Позже им владел внук Яна — Ольбрехт Гаштольд, получивший в 1530 году от императора Священной Римской империи Карла V титул графа «из Мурованых Геранён». Будучи к тому времени владельцем огромной латифундии и занимая самые высокие должности в государстве, он построил в своем родовом имении Геранёнах в начале ХVI века замок и при нем каплицу. Геранёнский замок — одна из самых первых каменно-кирпичных магнатских резиденций в Беларуси. По почтенности возраста с нею может соперничать разве что замок старшей линии Радзивиллов в Мяделе, дошедший до наших дней, что называется, на археологическом уровне. Увы, не лучше состояние и здешнего замка. Он был разрушен в середине ХVII столетия. Ныне это просто глыбы из кирпичей и камней, упрятанные в зарослях деревьев и кустарников за земляными валами. Уже на гравюре Наполеона Орды второй половины ХIX века замок предстает именно в таком заброшенном, но, как всегда у Орды, романтизированном облике…



За пределами замка стоит запечатленный и на гравюре костел Св. Николая — его как каплицу в 1519 году заложил Ольбрехт Гаштольд. Контрастная бело-красная окраска фасадов подчеркивает его архитектурный декор, в котором при желании можно увидеть отблески барокко. Именно в этой святыне в 1537 году пошел под венец со своей избранницей 15-летней Барбарой Радзивилл Станислав Гаштольд, коему в ту пору было около тридцати. Через пять лет Барбара станет вдовой и вскоре приглянется молодому королевичу Сигизмунду II Августу (они были почти ровесниками). «Любовью века» назовут современники и потомки их захватывающий роман, который завершится коронацией Барбары на Вавеле вопреки ожесточенному сопротивлению ее недоброжелателей. Но и этот ее брак окажется скоротечным: менее чем через полгода похоронный кортеж торжественно доставит ее останки из Кракова в Виленскую катедру. Родовые имения Гаштольдов, в их числе и Геранёны, перешедшие по наследству к Барбаре, станут принадлежать ее супругу — последнему из Ягеллонов…

А за спиной у деревни Геранёны, всего в трех километрах, стоит одноименный пограничный КПП. Вот таков он, этот странный, сам себе на уме аппендикс…

6 января 2019 г.

Двадцать лет тому назад это было… А помнится и сегодня со всеми деталями — самыми вроде бы малыми и незначительными. Впрочем, на той — Святой — земле малое вдруг нежданно-негаданно обращается в великое… Пройти по следам Христа — такое паломничество не забудешь никогда! За более чем неделю путешествия наша паломническая группа объехала практически весь Израиль — крохотную по площади, но необъятную по достопримечательностям и разнообразию незабываемых впечатлений страну ― «землю, текущую молоком и медом, красу всех земель», как сказал о ней ветхозаветный пророк Иезекииль.


В один из дней с особым трепетом отправлялись мы из Иерусалима в Вифлеем — так по-гречески звучит имя этого города, который на иврите именуется Бейт-Лехем, что значит — Дом хлеба. Еще бы! Ведь в светлый праздник Рождества Христова взоры всего христианского мира оказываются прикованными к этому небольшому арабскому городку, к его Рождественской базилике, покрывающей ту пещеру (вертеп), откуда воссиял свет Христов. И всегда свежо и ново звучат в храмах за Рождественской литургией слова из 2-й главы Евангелия от Луки, возвращающие нас ко времени, когда Дева Мария «родила Сына Своего Первенца, и спеленала Его, и положила в ясли, потому что не было им места в гостинице».



Попасть в Базилику можно лишь через единственный вход («Врата Смирения»)― настолько узкий и низкий, что побуждает и паломников, и туристов благоговейно склониться, прежде чем войти в святилище. От главного алтаря спускаемся по лестнице в пещеру, или «Грот»... Да вот она, знаменитая серебряная «Вифлеемская звезда», возлежащая на мраморе над местом Рождения Христа! А в двух шагах от нее ― три ступени, ведущие вниз ― к яслям, куда был положен Богомладенец и куда пришли поклониться Ему местные пастухи и ведомые звездой с Востока волхвы-короли с дарами: золотом ― как царю, ладаном ― как Богу и смирной ― как человеку, ибо благовонная мазь эта, добываемая на Востоке из растений, имела силу предохранять тело от болезней.

Освещенная лишь лампадами, пещера потрясает своим простым и суровым обликом, усмиряющим гордыню человеческую лучше любых самых пламенных проповедей. Это ― достойнейший урок, преподанный Богом две тысячи лет тому назад, но едва ли усвоенный человечеством и поныне.

Во тьму веков та ночь уж отступила,
Когда, устав от злобы и тревог,
Земля в объятьях неба опочила,
И в тишине родился С-нами-Бог.

Он здесь, теперь, ―
Средь суеты случайной,
В потоке мутном жизненных тревог
Владеешь ты всерадостною тайной:
Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог! —

так проникновенно писал о чуде Рождества выдающийся богослов, философ и поэт ХIX века Владимир Соловьев.

В иудейских горах, в 11 км от Вифлеема, есть пещера, где, по преданию, останавливались на ночь волхвы после поклонения Богомладенцу и откуда, по евангелисту Матфею, они «отошли в страну свою», получив во сне откровение не возвращаться к царю Ироду, пожелавшему выведать у них о Младенце, «чтобы погубить Его». В этой пещере в V веке уединился преподобный Феодосий и, заботясь о странниках, больных, убогих, основал здесь монастырь (ныне это греческий женский монастырь Феодосия Великого).



Более восьми веков тому назад в этой обители была погребена наша соотечественница преподобная Евфросиния (ок. 1101—1167), игумения Полоцкая, в миру Предслава, совершившая в конце жизни паломничество в Святую Землю. Заболев в Иерусалиме, она почила в пещере, обращенной ныне в часовню. Мощи ее впоследствии были перенесены на родину ― в основанный ею Спасский монастырь в Полоцке.





Работая в 1979 году над сценарием телефильма «Полоцкая печать» ― о полоцких древностях, в том числе и о Спасо-Евфросиниевском монастыре и его основательнице, ― мог ли я даже в самых смелых мечтах предположить, что Провидению будет угодно так причудливо сплести наши паломнические дороги?! Но — на Святой земле, кажется, все возможно…





И сплетаются причудливо времена и страны — но об этом подробнее на экскурсии в город-патриарх Полоцк каждый четверг в 2019 году — начиная с первых дней весны https://viapol.by/assembly/2.1.1.htm

23 августа 2018 г.

215 лет тому назад, 26 января (7 февраля по н.с.) 1803 года, был подписан государев указ об основании Минской мужской гимназии. Она стала первым в губернском городе светским средним учебным заведением гуманитарного типа и разместилась на Высоком рынке, как в ту пору именовали площадь Свободы, в старинном здании, возведенном еще в ХVІІ столетии для мужского базилианского монастыря. Здесь Минская гимназия просуществовала до 1844 года, а затем для нее было построено новое двухэтажное каменное здание на углу улиц Захарьевской (проспект Независимости) и Губернаторской (Ленина) — на том месте ныне бульвар, на который смотрят окна дома по ул. Ленина, 9 (да-да, там прежде был офис «Виаполя»!).


Находясь под покровительством Виленского университета, гимназия направляла свои усилия к «дружной, совместной с университетом работе для образования юношества края и распространения общественного просвещения». Курс обучения в шести классах длился семь лет, так как пятый класс был разделен на два года. Некоторое время существовал и подготовительный класс.

Заметим, что по тогдашним правилам гимназист должен был иметь при себе серебряную ложку, вилку, нож, полотенце и шесть салфеток, а от гимназии в свою очередь получал учебники, мундир, сапоги, постельное белье и столование. Число учеников превышало порой и 300 человек. В большинстве своем это были дети шляхты, значительно меньше — сыновья чиновников и мещан.

Обучение чтению, письму и счету не входило в программу гимназии, тем не менее большинство поступающих принималось безо всякой подготовки. И это понятно: начальных школ в городе тогда почти не было, а частные учителя были доступны немногим. Возраст ученика значения не имел. Если в первом классе иные гимназисты оставались порой до 19–20 лет, то окончить курс можно было и к 15 годам.

День учащихся был расписан по минутам. Среди изучаемых ими предметов — древние языки и литература, математика, физика, химия, право, история, география, польский, русский, немецкий, французский языки и другие. Закон Божий поначалу не считался учебным предметом, на него смотрели как на одно из воспитательных средств для укрепления молодежи в религиозно-нравственном отношении, и только к 1825 году его включили в учебный план, поскольку в циркуляре ректора Виленского университета от 1 октября 1823 года было официально признано, что среди учащихся множатся антирелигиозные и антиправительственные настроения. Позже была раскрыта переписка между минскими гимназистами и виленскими студентами. Обнаружилось, что среди старших учеников «циркулируют весьма дерзкие пасквили политического содержания», предпринимались попытки создать тайное общество — словом, давало о себе знать антимонархическое молодежное брожение...

Гимназия просуществовала более века и в 1919 году была преобразована во Вторую советскую трудовую школу. Перебирая в 1980-х годах в Центральном государственном историческом архиве (ЦГИА) БССР выцветшие листы документов, страницы мемуаров, статистические отчеты, я безоговорочно утвердился во мнении, что Минская гимназия — настоящий феномен! Ведь от ее порога начали свой жизненный путь многие известнейшие личности — в причудливом хитросплетении их потрясающих судеб мелькают города, страны, континенты...



Томаш Зан (1796–1855) — оракул виленской молодежи, руководитель тайного студенческого общества филоматов, которое проповедовало свободолюбивые идеи. Друзья называли его «архилучистым». И это слово выражает, пожалуй, главную особенность его натуры. Он действительно излучал свет — как человек, гражданин, ученый. Сосланный властями в Оренбург, Зан первым прошел тот путь, по которому позже двинулись российские декабристы. Его эрудиция, широта интересов поражают: просвещение коренных жителей края, изучение быта, фольклора, природы Урала, создание Оренбургского историко-краеведческого музея, многочисленные экспедиции, рождавшие научные открытия. В числе его друзей, знакомых — люди, чьи имена занесены в анналы истории, науки, искусства, литературы.



В 11-летнем подростке с раскосыми, живыми глазами, каким пришел в гимназию Станислав Монюшко (1819–1872), вряд ли можно было угадать будущего знаменитого композитора. Своим сверстникам он казался отшельником. Но именно ему суждено было вместе с В. Дуниным-Марцинкевичем стать у истоков белорусской оперы. В 1852 году здесь же, на Высоком рынке, в здании городского театра, увидела свет рампы «Ідылiя» («Сялянка»), которая положила начало белорусскому профессиональному музыкально-театральному искусству. Да и как же иначе: ведь, по словам Дунина-Марцинкевича, этот «дудар мiж намi ўзрос, ён нам братка. Яму мiнская зямелька родненькая матка!..».

Бенедикт Дыбовский (1833–1930), чья большая, длиною почти в век, жизнь есть не что иное, как эпическое полотно! Трудно назвать дело, которым бы он не занимался, или область знания, к которой бы не тянулся его пытливый ум. Он мечтал о таком будущем, в котором «люди найдут свое высокое счастье в возможности делать счастливыми близких своих», и сам беззаветно служил этой благородной цели. Универсализм научных интересов Б. Дыбовского подобен ренессансной всеохватности: географ и зоолог, медик и антрополог, литературовед и лингвист... Через всю его жизнь прошли-прогремели восстания, революции, войны. Он был знаком с Н. Чернышевским, с видным деятелем национально-освободительного движения З. Сераковским, с генералом Парижской коммуны Я. Домбровским… За участие в восстании 1863 года приговорен к повешению, но затем сослан в Сибирь. Каторгу он превратил в научную лабораторию, стены которой раздвинулись от Иркутска до Владивостока. С гордостью приняв звание члена-корреспондента Академии наук СССР, он на склоне лет трепетно вспоминал свои «гимназические штудии в Минской губернской гимназии».



В 1870 году Минскую гимназию окончил Янка Лучина (1851–1897). Последнее десятилетие его жизни было отдано литературе. Человек европейской культуры, Лучина переводил на польский язык басни Крылова и стихи Некрасова, «Илиаду» Гомера и французские одноактные пьесы. Работая в разных литературных жанрах, Янка Лучина вместе с Франтишеком Богушевичем закладывал основы критического реализма в белорусской литературе, обогащая ее стилистику и язык. Смерть оборвала его творческие замыслы. Время разметало рукописное наследие и архив поэта. Минская земля приняла его прах: он был похоронен на Кальварийском кладбище.

Ядвигин Ш. — такой псевдоним избрал себе Антон Левицкий (1868–1922). Выпускник Минской гимназии, он за участие в студенческих выступлениях был изгнан из Московского университета и с 1897 года поселился в Карпиловке под Радошковичами. С этого времени началась его литературная деятельность, тесно связанная с Минщиной. Из-под его пера выходят повести, путевые очерки, притчи, мемуары. Максим Богданович называл его «одним из лучших баснописцев нашего времени», Янка Купала — «очень интересным и остроумным собеседником». Энциклопедии и монографии отводят Ядвигину Ш. одно из первых мест в истории белорусской художественной прозы.

Среди воспитанников Минской гимназии — один из основоположников белорусской археологии, историк, этнограф Евстафий Тышкевич; друг Тараса Шевченко по ссылке и после нее, художник и писатель Бронислав Залеский; белорусский писатель, историк, этнограф, краевед, публицист Александр Ельский; один из организаторов и руководителей восстания 1863–1864 годов, издатель и журналист Иосафат Огрызко; знаменитый юрист («король адвокатуры», как называли его современники), литературовед Владимир Спасович; польский историк Тадеуш Корзон; самобытный живописец, театральный декоратор, график Фердинанд Рущиц...



Сведя все эти сведения в многостраничное письмо, я обратился в белорусскую Академию наук и партийные газеты с предложением об установке на первом здании гимназии (ибо второе, как уже сказано выше, не уцелело) мемориальной доски с именами ее выдающихся воспитанников. Пройдя немалый путь по длинным и извилистым коридорам власти — благо в воздухе уже витало бодрящее слово «Перестройка», — мое предложение наконец-то было удовлетворено! И на здании былого монастыря и присутственных мест (площадь Свободы, 23, — теперь в этом здании чего и кого только нет: минская областная федерация профсоюзов, банк, салоны, магазины, агентства, рестораны etc.) в 1989 году появилась мемориальная доска. На ней — всего лишь дюжина блистательных имен да заключительные слова: «… и другие известные деятели». Отлитая в бронзе, доска высветила воистину золотое звено в той неразрывной цепи памяти Минска, которую ковала сама История...

Услышать историю Минской гимназии можно во время еженедельной Обзорной экскурсии по Минску https://viapol.by/assembly/5.1.htm

27 июля 2018 г.

Глядя на Троицкую церковь в Вольно, как будто струящуюся своими виртуозными формами и движущуюся навстречу зрителю, невольно вспоминаешь поэтическую строку: «Храм стройный легкою стопою в лазури пролагает путь». С этой воистину крылатой фразы Максима Богдановича, словно с эпиграфа, и хотелось бы начать беседу на обозначенную в заголовке тему. И сразу же оговорюсь: в этих кратких заметках речь пойдет не о паломнических турах — их специфические особенности заслуживают отдельного разговора. Главное же состоит в том, что паломничество (слово это этимологически связано с Палестиной, куда иcстари направлялись странствующие богомольцы — паломники, пилигримы) всегда было уделом людей «воцерковленных», подготовленных и объединенных общим стремлением посетить святые места.


Между тем традиционная архитектурно-историческая экскурсия, знакомящая с сакральными памятниками, принципиально отличается от паломнического тура как своим светским характером, приматом познавательности над религиозностью, так и куда более широким составом экскурсантов, каждый из которых волен придерживаться любых конфессиональных пристрастий или же исповедовать атеистические убеждения разного спектра.

Указанные обстоятельства ставят перед экскурсоводом ряд особых требований: скрупулезная точность в изложении фактов, деликатность в их интерпретации, личная нейтральность, если угодно — отстраненность от малейших попыток навязывать слушателям свои религиозные предпочтения, посягать на чужую свободу совести. Прискорбно и совершенно недопустимо, когда экскурсовод, беря на себя несвойственные ему функции проповедника-апологета той или иной веры, обрушивает на слушателей затасканные тирады о «святом православии» и «кознях латинян» или, напротив, о «мессианстве» католической церкви и происках Византии, «виновницы великого раскола»…

Впрочем, взаимных упреков и обид тут не счесть! Если же в эту православно-католическую антитезу тысячелетнего возраста вовлечь еще и униатов, кальвинистов, лютеран, мусульман, иудеев — таков неполный перечень представителей вероисповеданий, известных на белорусской земле с давних пор, — то совсем нетрудно вообразить себе, во что может превратиться в экскурсионном автобусе «выяснение отношений» по поводу того, кто праведнее, святее — словом, ближе Богу. Невольно вспоминается в связи с этим латинское сокращение «D.O.M.» (Deo Optimo Maximo — Богу Наилучшему Величайшему), часто помещаемое на католических храмах, склепах, могильных плитах… Утверждая себя, любая религиозная доктрина отвергает при этом претензии всех прочих доктрин на обладание истинным учением. Это как раз то правило, из коего нет абсолютно никаких исключений!

Банальности подобного рода поневоле приходится напоминать сегодня, ибо стоило маятнику Истории размашисто качнуться слева направо — и богоборчество, еще совсем недавно безраздельно господствовавшее на необозримых советских просторах, тотчас сменилось всеобщим «духовным прозрением» — вне всякого сомнения, столь же всеобщим, сколь и иллюзорным. Вместе с тем эта стремительная мировоззренческая трансформация, броско названная некоторыми исследователями и публицистами «религиозным ренессансом», не могла не породить в головах и душах неофитов от веры тот невероятный сумбур, о котором приходится лишь сожалеть.



Не будем при этом, однако, забывать, что архитектурные монументы, подобно людям, кардинально меняли веру, а с нею — и внешность. Так, Сынковичская церковь Св. Михаила за долгую историю послужила и православным, и униатам, и католикам, и атеистам. Являясь в своей пластике продуктом синтеза культур Запада и Востока, она одновременно и своеобразный символ религиозного синтеза, без которого немыслимо представить себе судьбу белорусского народа. После Брестской церковной унии (1596) православная святыня перешла к униатам, а с упразднением униатства (1839) вернулась в православие. По окончании Первой мировой войны в ее стенах попеременно проводились католические и православные богослужения, а в 1926 году церковь вновь стала униатской. Здесь находился один из самых активных греко-католических приходов, опекаемых миссией иезуитов восточного обряда в Альбертине — пригороде Слонима. Под сводами древнего храма обращенное к Богу слово вновь зазвучало по-белорусски. Но ненадолго. После Второй мировой войны церковь закрыли, превратив ее в склад и овощехранилище. Лишь в 1993 году здание обрело статус действующей православной церкви.



Мужской бернардинский монастырь в Слониме. Его костел, ныне православная церковь Св. Троицы, одно из старейших каменных сооружений в городе, доносит до нас суровое дыхание ХVІІ столетия — пожалуй, самого трагического в нашей истории. С возведения этой святыни началось формирование исторического ядра города, в котором за 80 лет, в ХVІІ—ХVІІІ веках, появились один за другим семь католических монастырей! Бернардинцы, бернардинки, каноники латеранские, францисканки, бенедиктинки, доминиканцы, иезуиты своими монументальными сооружениями, по сути, возвели мощный оборонительный пояс города, предопределив тем самым его неповторимую живописную планировку.



Преимущественно католический Слоним дал приют униатам и мусульманам. Здесь же сохранилась до наших дней крупнейшая и древнейшая в Беларуси каменная синагога — своеобразный по облику памятник барокко. А на месте снесенного в 1960-х годах Спасо-Преображенского собора, который размещался в костеле Божиего Тела монастыря каноников латеранских, сейчас действует православная святыня под тем же именем и с сохранением прежних архитектурных форм — правда, излишне утрированных при восстановлении храма.



Наконец, Жировичский монастырь, половина истории которого принадлежит его униатскому прошлому. И какому прошлому! «Новой Ченстоховой» именовали обитель в Речи Посполитой. Каменные постройки той поры смотрят на нас доныне, как и коронованный Римом в 1730 году образ Богоматери Жировицкой. Равно почитаемый православными, униатами и католиками, этот образ воспринимается в наши дни как настойчивый, идущий через века нестроений Церкви Христовой призыв к единению верующих, разделенных конфессиональными перегородками. И подобных примеров не счесть!

Даже этого беглого перечисления памятников из так называемого «Слонимского куста» вполне достаточно, чтобы сделать однозначный вывод: при показе сооружений сакрального зодчества, к какой бы конфессии они ни относились, задача экскурсовода — быть просвещенным комментатором, анализирующим культовый памятник, как и всякий другой памятник архитектуры, и излагающим события, связанные с этим памятником, в строгом соответствии с исторической правдой, а не с собственными религиозными предпочтениями.

Изначально неверна установка на экскурсию (не паломничество!) как на поездку с целью некоего «поклонения» святыне. Применительно к массовой аудитории это неизбежно ведет к профанации любых благих намерений, к нежданно-негаданно карикатурному результату. Несомненно, досадные издержки скоропалительного и ангажированного религиозного просвещения с годами уйдут. Но дабы это случилось, и как можно скорее, экскурсовод должен осознавать всю меру собственной ответственности в этом процессе. От его профессионального мастерства и такта зависит, без всякого преувеличения, очень многое!

Познакомиться с сакральной архитектурой Беларуси приглашаем в наших сборных экскурсиях https://viapol.by/belarus.htm. А если у Вас своя группа (сотрудники предприятия) — то смотрите весь список здесь https://viapol.by/corporate_belarus.htm

26 апреля 2018 г.

Юркая речушка Вильня (Вильняле), начиная свой путь под Ошмянами, устремляется затем к Вилии (Нярис) и, круто обходя с востока Замковую гору да с любопытством поглядывая на нее снизу вверх (как-никак почти на 50 метров поднимается над нею эта гора), наконец-то сливается с Вилией. И уже вместе с нею продолжает неблизкий путь на северо-запад Литвы — к Ковне (Каунасу), где обе они отдадут свои стремительные воды величавому Неману (Нямунасу)...


«Вилия — мать родников наших чистых, вид ее светел и дно золотисто…», — восклицал Адам Мицкевич в поэме «Конрад Валленрод» почти 200 лет тому назад. Не раз поднимался начинающий поэт на Замковую гору, учась в Виленском университете, а затем наезжая в Вильню из Ковны, где преподавал в гимназии латынь и древнеримскую литературу. Сколько воды утекло с тех пор в Вилии — поди сосчитай! И чересчур многое поменялось в здешних пейзажах, особенно — в облике самой Замковой горы...

В ХХ веке эту гору назовут именем великого князя Гедимина (Гедиминаса). В 1960-х годах на ее вершине закончат реставрацию башни, сложенной из бутового камня и кирпича, и она тоже возьмет себе имя легендарного основателя новой — после Новогрудка и Трок (Тракай) — столицы Великого Княжества Литовского. Условной датой рождения города и сегодня считается 1323 год, хотя вовсе не на пустом, а на основательно обжитом — еще задолго до Гедимина — месте начала она свою длинную историю, приближающуюся теперь к официальному 700-летнему юбилею. И только в 1939 году Вильня (она же по-русски Вильна, по-польски Вильно) получила свое современное литовское имя Вильнюс...



Как ни парадоксально, но легенда об основании Вильни князем Гедимином оказалась в веках прочнее, нежели сама эта гора, и была гениально опоэтизирована только что помянутым Адамом Мицкевичем в поэме «Пан Тадеуш» (1834). Впрочем, чему ж тут удивляться: легенды ведь прочнее стали, не так ли?

Сейчас Замковая гора — живой символ столицы некогда великой державы, а ныне небольшой Республики Литвы (Летувы) — оказалась на грани полного разрушения! СМИ забили тревогу еще 8 лет тому назад, когда по горе пошли первые оползни, охватывая всё большие участки склонов, несмотря на немалые усилия городских властей Вильнюса предотвратить саморазрушение этого волнующего воображение любителей старины природного объекта. Масштаб неотвратимо надвигающейся катастрофы (другого слова, пожалуй, теперь и не подберешь!) превзошел все самые мрачные прогнозы...



На фотоснимке, сделанном в начале апреля, можно увидеть, какие воистину кровоточащие раны-язвы пошли по всему телу Замковой горы — сверху донизу! Разрушен фуникулер; посещение горы туристами полностью остановлено; провалы грунта день ото дня вплотную подбираются к возобновленным реставраторами стенам былой крепости — Верхнего замка, как его издавна именовали исторические письмена. Хотя эти стены, ставшие теперь музеем, по большому счету не что иное, как муляж ХХ века, но они, пусть и фрагментарно, воссоздают визуальный образ некогда мощной готической цитадели, что веками противостояла многочисленным завоевателям.

Смертельный удар по Верхнему замку был нанесен во время 13-летней войны России с Речью Посполитой — в 1655 году, когда войско царя Алексея Михайловича захватило Вильню и город (как и всё в нем) горел почти три недели... С той поры Верхний замок, по существу, был предан забвению и оставался руиной почти 300 лет. Но постепенно стал возрождаться как государственный символ в советскую пору, а затем — и в независимой Литве, с 2004 года вошедшей в Евросоюз.



Каковы причины этого огромного несчастья? Их несколько. Это и вырубка деревьев на склонах Замковой горы ради «ретуширования» силуэта исторического памятника, и возведение колоссальной архитектурной фантазии — Дворца великих князей — у подножия горы, на Кафедральной (Катедрос) площади, и строительство фуникулера для удобства туристов, и, наконец, неизбежные со временем гидрогеологические изменения как внутри самой горы, так и на подступах к ней. Чем все это закончится — сейчас трудно предугадать даже специалистам.

К глубочайшему сожалению, аналогичные проблемы переживает и другая Замковая гора. Теперь уже у нас — в Новогрудке, столице «короля Литвы» Миндовга (Миндаугаса).



Новогрудская Замковая гора повыше вильнюсской на 180 метров. Оползни не щадят и ее, а Костельную башню на вершине сей горы удерживают пока — надолго ли? — только мускулистые руки стальной конструкции. Остается уповать лишь на то, что и в данном случае легенды, а их у Новогрудского замка не счесть, все-таки окажутся прочнее стали. Бессмертное перо литвина Мицкевича, уроженца Новогрудчины, — тому порукой!

Litwo, Ojczyzno moja!
…
О Навагрудскі край — мой родны дом…
…
Все в том краю лишь нам принадлежало,
Все помню, что тогда нас окружало.

Экскурсия "Дорогой замков" в Виаполе — каждый четверг https://viapol.by/assembly/7.2.htm

15 марта 2018 г.

Синагоги
Вся культура — из культа.
Николай Бердяев

Он был долог, очень долог, — этот путь в Землю Обетованную, что пролег для еврейского народа через тысячелетия и континенты… От заключенного Богом с Авраамом Завета, во исполнение которого была обещана праотцу евреев и его потомкам земля Ханаанская («земля, текущая молоком и медом»), до основания на этой земле 70 лет тому назад, в 1948 году, Государства Израиль отшумело ни много ни мало почти сорок столетий…


За эти века евреи то приходили, то уходили, то были изгоняемы, угоняемы в рабство из Земли Обетованной, то вновь возвращались в нее… Их история, по праву названная Священной историей, знала все: триумфы «золотого века» царей иудейских Давида и Соломона, трагедии и унижения пленений, тысячелетия «жизни в рассеянии», когда подавляющее большинство народа кочевало по миру, вполне оправдывая свое имя: евреи — на иврите «иврим», что означает: «пришельцы», «переселенцы»…

Рассеиваясь-расселяясь среди других народов, они разделяли с последними все превратности собственной и чужой судьбы, но сохраняли в душе, в сердце, в привычках, в житейском укладе неколебимую никакими, даже самыми грозными и жертвенными, испытаниями приверженность к той вере отцов и праотцов, что была скреплена Заветом с Богом, согласно преданию, в городе-государстве Харране.



География вынужденных путешествий еврейского народа потрясает воображение: Сирия, Антиохия, Курдистан, Аравия, Армения, Малая Азия, Греция, Македония, столица великой империи Рим, Испания, Африка — от гор Ливийских до Эфиопии и египетской Александрии… Как тут не вспомнить александрийского писателя Филона, утверждавшего, что «иудеи не как другие народы, запертые в границах своей страны: они обитают почти по всему миру и расселились по всем материкам и островам»!



При всем том, однако, это «великое рассеяние» вовсе не означало потерянности или, точнее, затерянности «переселенцев» между иными племенами и народами, ибо и в этих, крайне неблагоприятных для национальной консолидации обстоятельствах евреи составляли, вне всякого сомнения, один народ, связанный между собой неразрывными, воистину магическими узами… Сплетала эти узы вокруг себя Вера — Закон Моисеев, Священное Писание.

Рушились старые монархии и империи. На их месте появлялись новые. Гордый Рим сделался властелином мира. Языческого мира, который, стоя у края бездны нравственного падения, изверился в своих многочисленных богах и отчаянно искал Бога истинного, единого. И Он явился из среды иудеев — Иешуа Машиах, по-гречески — Иисус Христос, по-русски — Спаситель Мессия (Помазанник). С Него начался Новый Завет, родилась новая религия — Христианство, на вселенском фундаменте которой будет выстроено величественное здание европейской и общечеловеческой культуры и цивилизации. А иудеи? Став первыми христианами и понеся за это очередные немалые жертвы, они отдадут Христа новообращенным народам — и станут ждать другого Мессию. И вновь отправятся в неизведанный путь…



Дороги приведут этих вечных странников в Великое княжество Литовское, на землю, которая ныне называется Беларусью, Литвой, Украиной. Они поселятся в Священной Римской (Германской) империи, в Королевстве Польском. На исходе ХVIII столетия евреи окажутся в пределах Российской империи. И повсюду, куда бы ни привел их Случай или Божий Промысел, оставят они свой неизгладимый след.

Пожалуй, ярче всего этот след был явлен в сакральной жизни, материальным воплощением которой стала синагога. Само это слово в переводе с греческого значит: «собрание», «дом собраний». Многие исследователи полагают, что синагоги появились в пору Вавилонского пленения иудеев и после возвращения их в VІ веке до н.э. в Палестину эти дома для молитвенных собраний стали строить как во всех более или менее значительных городах Святой Земли, так и за ее пределами. Храмами в строгом смысле слова синагоги не являются, ибо в них отсутствует алтарь, а главное — у евреев мог быть только один храм, что служило выражением веры в существование единого Бога — Ягве.



Поначалу святилищем Ягве во времена пророка Моисея был переносной походный храм — Скиния (по-гречески: «шалаш», «шатер») с Ковчегом Завета. Скинию заменил Иерусалимский храм, возведенный израильским царем Соломоном и разрушенный вавилонским царем Навуходоносором. Позже Зоровавелем на месте первого был поставлен Второй храм, уничтоженный римлянами в 70 году. С той поры евреи остались без Храма, если не считать уцелевшей ограды западной стены Второго храма, известной сегодня как «Стена Плача».

В отсутствие Храма синагоги стали местом для молитвенных собраний, происходивших каждую субботу («шаббат»). Вписываясь в исторические ландшафты разных стран, синагоги отражали в своем внешнем облике архитектурные веяния той или иной эпохи, но при этом недвусмысленно подчеркивали свою конфессиональную обособленность, индивидуальность. Что касается интерьеров синагог, то неизменным был их абстрактно-аллегорический строй как следствие самого духа иудаизма, пронизанного многозначной символикой. Редкие, но все же встречающиеся примеры проникновения образов вещного мира в декоративное оформление синагог лишь подчеркивают общую тенденцию рассудочной метафоричности синагогальных интерьеров.



Синагога была и остается для еврея очагом духовности, национального единения и самоидентификации… Тем светом во мраке мировых блужданий, который не дал сбиться с пути в Землю Обетованную. И вот уже сам собой державно всплывает в памяти библейский «столп огненный», что вел завороженного Моисея и его народ из египетского плена — к свободе, к земле, обещанной Богом, шествовавшим во главе этой торжественно-лучезарной процессии!

Сорок лет Исхода обернулись сорока столетиями Восхождения из рабства заблуждений к новым духовным открытиям, к себе самому — тоже новому... Так число «сорок» в бытии народа обрело очертания некоей парадигмы самоотверженности, а желанная избранность воочию предстала не столько щедрым подарком небес, сколько — нежданно-негаданно — тяжелейшей ношей…



«Лэх-лэха!» («Встань и иди!») — с этим призывом обратился Бог к Аврааму. Через две тысячи лет с такими же словами обратится к своим ученикам-апостолам Иисус Христос. Пора пойти и нам… Не спеша, пристально вглядываясь в облик синагог, уцелевших на нашей земле (в Гродно, Слониме, Пинске, Мире, Ивье, Ружанах, Столине, Ошмянах, Могилеве и т.д.) и включенных во многие экскурсионные маршруты «Виаполя». Эти памятники хранят для нас ароматы безвозвратно ушедшего времени. И в наши дни обретают новое звучание, как Гродненская синагога, которая ведет свое начало из ХVI века и после недавней реставрации стала еще и музеем истории и культуры здешней еврейской общины, филиалом Гродненского музея истории религии.

Экскурсия в Гродно с посещением синагоги — см. https://viapol.by/belarus.htm