15 февраля 2019 г.

Уладзімір Ілліч Содаль — беларускі літаратуразнавец, краязнавец. У 1967 — 2000 гадах працаваў на Беларускім тэлебачанні. Даследчык беларускай літаратуры і культуры ХIХ — XX стагоддзяў: жыццёвага і творчага шляху В. Дуніна-Марцінкевіча, Ф. Багушэвіча, Я. Купалы, М. Багдановіча, Ядвігіна Ш., Зоські Верас і інш. Аўтар шматлікіх кніг і артыкулаў, складальнік альбомаў, укладальнік зборнікаў твораў...

Так прадстаўляюць Уладзіміра Содаля энцыклапедычныя крыніцы і літаратурныя даведнікі. Убачыць на ўласныя вочы мясціны Багушэвіча, пачуць пра карані яго творчасці запрашаем падчас экскурсіі “Астравецкая кругасветка” па маршруце Кушляны — Солы — Астравец — Варняны — Міхалішкі — Гервяты https://viapol.by/assembly/1.6.htm


Лёс звёў мяне з гэтым самаахвярным чалавекам сорак год таму, калі ў Мінскім бюро падарожжаў і экскурсій, дзе на той час я працаваў, пачалі ствараць першыя літаратурныя маршруты па Беларусі і па-за яе межамі. Пушкінскія Горы, Ясная Паляна Льва Талстога, Спаскае-Лутавінава Івана Тургенева, Карабіха Мікалая Някрасава... Экскурсаводы, дзякуючы сваёй рухавай прафесіі, ўжо пабачылі на ўласныя вочы гэтыя і іншыя знакамітыя мясціны, і добра памятаю, як мы зайздросцілі сваім расійскім калегам. Расказваць пра слыннага літаратара ў ягонай сядзібе, там, дзе выспявала постаць творцы, дзе фарміраваўся ягоны светапогляд, дзе нараджаліся творы, што сталі класікай сусветнай літаратуры, — ці ж гэта не кранае душу да самага ейнага донца?! Якую незвычайную ці, лепш сказаць, надзвычайную ўладу атрымлівае над сваімі слухачамі экскурсавод, калі ён распавядае менавіта «там, дзе…»!



От адным разам сталася так, што ў вандроўку па літаратурных мясцінах Беларусі я трапіў з супрацоўнікамі літаратурна-драматычнай рэдакцыі Беларускага тэлебачання, сярод якіх быў і Уладзімір Содаль. Ехалі мы ў госці да Мацея Бурачка — у Багушэвічавы Кушляны, у той чароўны куточак, дзе прайшло маленства, юнацтва і апошнія гады жыцця «Прарока беларускага Адраджэння». І на сёння гэта, бадай, адзіная на Беларусі цудам ацалелая, далікатна ператвораная ў мемарыяльны музей пісьменніцкая сядзіба, якая амаль напоўніцу захавала сваё першапачатковае аблічча.



Палеткі, пералескі, сажалка, драўляны сядзібны дом, капліца, мураваная абора... Вось нарэшце развіталіся мы са сваім аўтобусам — і адчулі пад сабой кушлянскую зямліцу. Водар лугавых кветак, стракатыя фарбы спелай восені, птушыная гамана і... хударлявы, жвавы чалавек сталага веку, што не ішоў, не, — бег насустрач гасцям з усмешкай на твары. Гэта быў Міхал Ляпеха! Яго як гаспадара Багушэвічавай хаты (на тую пару — вясковай бібліятэкі) адрэкамендаваў нам Уладзімір Содаль. Па ўсім было відаць, што знаюцца яны няблага, нягледзячы на розніцу ва ўзросце. Міне добры час — і Уладзімір Ілліч скажа пра тутэйшага ахоўніка Кушлянскага кута, ужо нябожчыка: «У 1951 годзе ў Багушевічавай хаце пасяліўся ўлюбёны ў паэтава слова Міхал Сымонавіч Ляпеха, якому і народны жарт быў падуладны, які і сам здатны быў экспромтам радок зарыфмаваць, які пра самога сябе казаў: «Ляпеха — жыве дзеля смеха». Ці то: «Ой, будзе ўсім гора, што Ляпеха памрэ скора».





Гэтыя радкі я цытую з кнігі Ул. Содаля «Умей слухаць» (2003), што прыхавала пад сваёй вокладкай сапраўдныя дыяменты народнай творчасці: жартоўкі, анекдоткі, аповеды, досціпы... Іх старанна збіралі, запісвалі ў кушлянскім наваколлі вельмі падобныя адзін да аднаго душой і сэрцам рупліўцы: Міхал і Уладзімір. Разгорнеш гэтую невялічкую, але вартую шчырай удзячнасці кнігу — і імгненна адчуеш натуральную, нібы пах паветра ці смак вады, прыгажосць матчынай мовы, яе багацце, дасціпнасць, якую набывае яна ў вуснах народа. І зразумееш, што за карані жывілі сваімі сокамі моцнае дрэва таленту Францішка Багушэвіча...



«Святы той куточак фальварак Свіраны» — так называецца іншая кніжка багушэвічазнаўцы, якая распавядае пра тую адметную мясціну, адкуль прыйшоў у свет божы Франусь Багушэвіч і дзе, як той казаў, «яго пуп закапаны». Там, у Свіранах, ён падрастаў да шасці гадоў. Там беларусы Віленшчыны стварылі народны паэтаў мемарыял! Бо калі ў пачатку 1990-х гадоў Свіраны апынуліся за беларуска-літоўскай дзяржаўнай мяжой, віленчукі «учапіліся за іх, як за нацыянальны сцяг, узялі пад сваю апеку», — сведчыць Ул. Содаль у «Слоўку на прадмоўку» да сваёй кнігі, на старонках якой — безліч найцікавейшых фактаў!



Каб падсумаваць усё напісанае Ул. Содалем аб Ф. Багушэвічу, дык будзе ні больш ні менш манаграфія, захапляльны жыццяпіс Асобы, чыя веліч павольна-паступова раскрываецца ў часе і ў культурна-гістарычнай прасторы, ды пакуль што не асэнсаваная, не спасцігнутая намі як мае быць. У Содаля ж хапала ахвоты, часу, сродкаў займацца Багушэвічам дзесяцігоддзямі... Ён нястомна адшукваў, занатоўваў, а потым з радасцю прапановаў як шырокаму колу чытачоў, так і літаратуразнаўцам тое, што сталася вынікам плённае працы аўтара, нават калі гэты вынік — зусім маленькае, але важкае ўдакладненне ў біяграфіі ягонага героя.

Мімаходзь ўпамянуў я тут аб сродках... Справа ў тым, што шмат год запар Содаль выдаваў свае кнігі невялікімі, калі не сказаць — мізэрнымі, накладамі (па 300 асобнікаў!) на ўласныя грошы, адкладзеныя ад маленькай пенсіі колішняга працаўніка «культурнага фронту». Вядома, прыбыткам ад такого «літаратурнага бізнесу» была дзірка ад абаранка, балазе звесці б канцы з канцамі, разлічыцца з выдавецтвам. Але ж руплівец — ён таму і ёсць рупліўцам, што, паводле біблейнага выразу, «не ад свету гэтага».

Ужо і здароўе даўно не тое, і прывід чарговага непажаданага юбілею паўстае перад вачыма... Але ж трэба збірацца ў вандроўкі — таксама ўласным коштам, — то-бок хадзіць па хатах, распытваць старэнькіх бабуль ды дзядуляў, занатоўваць, апрацаўваць, корпацца ў бібліятэках, па архівах, весці перапіску са сваякамі, родзічамі «бессмяротных», з афіцыйнымі ўстановамі... Дык хто ён, гэты апантаны чалавек? А так сабе — прыватная асоба. Якая немаведама чаму не можа сядзець, склаўшы рукі ды абыякава пазяхаючы на ўсе бакі. Усё нешта гэтай няўрымслівай асобе патрэбна, што другім наогул непатрэбна і нават — дзіўна. Словам, дзівак-чалавек!



Між іншым, гэтак жа, з нейкім непаразуменнем, а то і з’едліва, глядзелі ў пазамінулым стагоддзі і на Францішка Багушэвіча шмат хто з ягоных сучаснікаў — «osób szanowanych i godnych» ды ўвогуле «людей приличных». Навошта гэтаму шляхціцу, віленскаму адвакату нейкая штучная беларуская мова, думалася ім, калі ёсць «język polski bardzo doskonały» або, прынамсі, «великий и могучий русский язык»? Што гэта за дурнота такая — займацца рыфмаплёцтвам на сялянскай гаворцы?! Дзе і калі гэта было чутно, каб сяляне вершы складалі ды дэкламавалі? А хто будзе каровы пасвіць? Аха-ха-ха!.. Дзіва што, панове!

Дарэчы, тое ж самае, але яшчэ больш «выразна», не звяртаючы ўвагі на ўмоўнасці, казалі і пра папярэдніка Багушэвіча — зноў жа героя Ул. Содаля — Вінцэнта Дуніна-Марцінкевіча, які атабарыўся ў Люцінцы ў тым самым 1840 годзе, калі нарадзіўся ў Свіранах будучы Прарок і калі ў царскай Расіі было забаронена беларускае друкаванае слова. А ён, люцінскі гаспадар, з тягам часу пачаў у сваім «улюбёным дамку» у Люцінцы ды ў Мінску публічна ладзіць тэатральныя імпрэзы па-беларуску. Смех дый годзе! Аднак зусім не смехам, а арыштам, шматгадовым паліцэйскім наглядам ды вялізным грашовым штрафам скончыліся для яго тыя гулі...

Тым не менш Яе Вялікасць Гісторыя палічыла, што і Дунін-Марцінкевіч, і Багушэвіч павінны быць поплеч з нашчадкамі. Тым жа, хто рагатаў з гэтых абодвух ці ўтаропліваў на іх свае пагрозлівыя вочы, Яна вынесла іншы прысуд: каб засталіся яны навекі нікому не вядомымі і нікім не запатрабаванымі. Апошнія, згодна з прысудам, адышлі ціха-мірна ў нябыт, і калі вернуцца адтуль, то, відаць, не раней як з надыходам Суднага дня...

Таму, шаноўнае спадарства, здаецца, карысна будзе на развітанне прыпомніць — усёй грамадой — простую і старую нібы Кітай думку: свет трымаецца Рупліўцамі! Уладзімір Содаль — адзін з іх. І таксама з вялікай літары!

31 января 2019 г.

31 января исполнилось 30 дней, как ушел из жизни выдающийся историк Беларуси Юрий Туронок. По католической традиции 30-й день — поминальный. Юрий Туронок заслуживает множества добрых слов о нем в этот день. И они, несомненно, будут сказаны. Его кончина была отмечена на всех авторитетных белорусских новостных сайтах — такое случается редко, как редки и такие исследователи. Наши слова восхищения им — в этом сюжете. Экскурсоводам надо учиться правде в своих рассказах всю жизнь, даже если правда порой не нравится ни им самим, ни слушателям, потому что она болезненна. Но боль пройдет — правда останется! Туронок, к его чести, никогда лжи во спасение не писал...


Когда знакомишься с историческими трудами этого человека, заменяющего собой — без всякой гиперболы! — целый институт, однозначно уясняешь для себя: чтобы стать историком, отнюдь не обязательно заканчивать исторический факультет, но, даже если его и закончишь, это еще вовсе не гарантия, что станешь историком... Первые публикации Юрия Туронка, экономиста по образованию, появились тогда, когда автору было уже под пятьдесят. Запоздалый дебют оказался столь блестящим, что десятилетие спустя Ежи Туронек — так звучат его имя и фамилия по-польски — защитил докторскую диссертацию, а его книга «Беларусь под немецкой оккупацией» (1989) стала настоящей научной сенсацией и историческим бестселлером как раз к 60-летнему юбилею автора. Как заметил один уважаемый рецензент, эта книга была «настолько новаторским произведением, что не вызвала дискуссий. Сообщество историков не было готово и до сих пор не готово к такой дискуссии».

ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

«Я никогда не жил в Беларуси, только изредка, летом, наведывал свояков отца на Браславщине и матери — на Белостотчине. По этой причине, в сущности, у меня никогда не было возможности конфронтационно сопоставлять идеализированное домашнее национально-ориентированное воспитание с белорусскими реалиями: в довоенные детские годы это было слишком рано, а позже — почти невозможно. В этом отношении ничего не давали литовские и польские школы, не многое взял я и из отцовской библиотеки, сгоревшей во время военных действий в июле 1944 года. И все же никогда не покидало меня желание познать минувшее и современность Беларуси — настоящей родины моих родителей, которая для меня была уже только условным отечеством».

Так начинается предисловие Юрия Туронка к его другой книге — «Мадэрная гісторыя Беларусі», вышедшей в 2006 году и ставшей, по сути, эпическим полотном истории Беларуси ХХ столетия, а кроме того — антологией исторических исследований неутомимого автора. В одном из интервью, помещенном в этой книге, на вопрос, что особенно запомнилось ему из детских лет, он ответил:

«Всякий раз со сменой власти в школе вывешивали новые портреты: сначала был Пилсудский, потом Сметóна, за ним — Ленин, после — Гитлер. Интересно было наблюдать, как население встречало новую власть. В сентябре 1939 года Красную Армию приветствовали хлебом-солью, с портретами Ленина и даже «Интернационалом». Литовских солдат встречали более скромно. А немцев в 1941 году встречали с энтузиазмом. Как раз начались аресты «врагов народа», и из Дукштов (местечко в Игналинском районе Литвы, где жили тогда Туронки. — А.В.) уже отошли два эшелона в Сибирь. А третий не успел, и немцы в буквальном смысле освободили его».



Одолевая 850 страниц убористого текста этой книги, снабженного бесконечными сносками на многие сотни источников (монографических, книжных, журнальных, газетных, мемуарных, архивных), написанных на нескольких языках (польском, белорусском, немецком, английском, русском), вчитываясь в комментарии к тексту солидных исследователей, — невольно, с некоторой даже оторопью, осознаешь: перед тобой не ангажированный собиратель чужих мнений, не более или менее удачливый интерпретатор, даже не талантливый автор новой концепции. Нет! Перед тобой — первооткрыватель, новатор, Историк, каким он и должен быть в самом высоком смысле этого слова…

В книге представлено несколько захватывающих, едва ли не остро-детективных сюжетов, хотя ровный, академический стиль изложения Ю. Туронка не предполагает даже и малейших намеков на «жарение» фактов. Последние сыплются у него как из рога изобилия — и совершенно неожиданно складываются в безупречную мозаику. Похоже, только того они и ждали, дабы умелая рука высыпала их именно так, и никак не иначе. Вот легли факты друг к другу вплотную — и не разъять этот замечательный узор! А «жарением» пусть занимаются другие — те, у кого подлинных фактов не густо: ведь сей их недостаток в чадном дыму всегда не виден. Туронку эта плебейская кухня конъюнктурщиков не нужна — он аристократ в своей профессии, и потому наблюдать за его филигранной работой — одно удовольствие, хотя пишет он не о перипетиях роковой любви и не о красивых пейзажах, а о событиях грозных и масштабных, о людях трагических и уникальных

Историческая, выстроенная на основе документов, а не цветистых мифов версия этих событий — если говорить точнее и гораздо шире, то принципиально новая концепция освещения многих проблем недавней истории Беларуси — была предложена Ю. Туронком и коллегам-специалистам, и широкой публике тогда, когда уже столь многообещающе и громко звенело в Советском Союзе слово «перестройка». Эффект от туронковской правды оказался таким, словно оглушительно разорвалась бомба на тихой аллее парка культуры и отдыха трудящихся в лунный летний вечер, когда «и любится, и верится» и играет духовой оркестр… Весь вечер был начисто испорчен! Но, как оказалось, то был еще не вечер…

Не стану утомлять читателя подробным пересказом строго документированных данных, добытых Ю. Туронком как будто при виртуальном перекрестном допросе свидетелей, уже отошедших в небытие, — в конце концов, всякий желающий может прочитать его труд самостоятельно. Это тем более стоит сделать, ибо недавно, 2 января 2019 года, автора сей книги не стало. Он совсем немного не дожил до своего 90-летия. R.I.P.

18 января 2019 г.

Летась мінула 210 год, як прыйшоў у гэты свет чалавек, чыё імя зараз можна сустрэць у энцыклапедыях, манаграфіях, падручніках, хрэстаматыях і г.д. — Вінцэнт Дунін-Марцінкевіч. Шмат адрасоў Дуніна-Марцінкевіча ў Мінску. Менавіта ў губернскім Мінску, у суботу 9 лютага 1852 года, спраўдзілася мара Марцінкевіча: разам са Станіславам Манюшкам ён паставіў першую ў гісторыі беларускай культуры оперу — упершыню на мінскай гарадской сцэне гучала беларуская мова. Жывая. Народная. Пра гэтую падзею мы расказваем кожную пятніцу падчас Агляднай экскурсіі па Мінску https://viapol.by/assembly/5.1.htm


Нарадзіўся Вінцэнт Дунін-Марцінкевіч непадалёку ад Бабруйска, у былым фальварку, зараз вёсцы, Панюшкавічы. Свой жыццёвы шлях ён скончыў у Малой Люцінцы, на Валожыншчыне, калі яму ішоў 77-ы год… Пра многае з ягонага жыцця мы ведаем. Яшчэ больш застаецца, як кажуць, у тумане часу. Але здаецца, што ў апошнія гады гэты туман пачаў даволі хутка рассейвацца дзякуючы перш-наперш неверагодна паспяховым — інакш і не скажаш! — знаходкам гісторыка-архівіста Зміцера Дразда. У сваёй ёмістай кнізе «Таямніцы Дуніна-Марцінкевіча», выдадзенай да 210-годдзя беларускага класіка, аўтар робіць вельмі слушную заўвагу: «Кожны юбілей знакамітасці — гэта не толькі падстава для ўрачыстасці, але і выдатная прычына правесці інвентарызацыю нашых старых ведаў, нават тых, што сталі энцыклапедычнымі, бо частку з іх давядзецца раз і назаўжды спісаць на «сметнік гісторыі». Гэта таксама магчымасць увесці у навуковы абарот новыя веды, заснаваныя на апошніх архіўных адкрыццях».

«Таямніцы…» З. Дразда адкрываюць для нас зусім іншы — не хрэстаматыйны, часам нечакана-авантурны і разам з тым таямнічы — вобраз Дуніна-Марцінкевіча, які ў 24 гады… сам сабе і сваім родзічам прыдумаў прыдомак «Дунін» да прозвішча Марцінкевіч, ствараючы ні больш ні менш фантастычны радавод свайго шляхецкага (дваранскага) паходжання! І гэта — толькі кропля ў тых шматлікіх прыгодах жыцця, што выпалі на долю «Дудара Беларускага», як любіў сам сябе называць пан Вінцэнт…

Люцінку (або Люцынку), а дакладней, фальварак Малая Люцінка (між іншым, не такі ўжо і малы фальварак — плошчаю амаль 200 гектараў!) В. Марцінкевіч набыў у межавога суддзі Алойзія Сялявы ў 1840 годзе. Тут, сярод вясковага люду, прайшла большая частка ягонага жыцця. І менавіта тут нарадзіўся ён як пачынальнік новай беларускай літаратуры і як заснавальнік нацыянальный драматургіі і тэатра.

Месціцца Люцінка пры аднайменнай рачулцы, прытоку Іслачы. Ад тае хаты, у якой нараджаліся Марцінкевічавы творы, дзе сустракаліся Станіслаў Манюшка, Уладзіслаў Сыракомля, Адам Плуг, Канстанцін Кжыжаноўскі ды іншыя сябры і добрыя знаёмыя гаспадара фальварка, што ўтварылі люцінскі літаратурна-театральны гурток, анічога не засталося. У 1901 годзе старэнькі Марцінкевічаў дом згарэў. Новы дом, пабудаваны дзецьмі пісьменніка, знесены ў 1947 годзе.

Зараз на месцы дома — мемарыяльны знак, што з’явіўся тут у 1986 годзе. З цягам часу не стала саду, дэкаратыўных кустоў... Апошнім сведкам колішняй сядзібы і яе гаспадара даволі доўга заставалася легендарная старая ліпа, «уласнаю пасаджаная рукою», пад якой, паводле сямейнага падання, быў напісаны ў 1866 годзе самы знакаміты твор Дуніна-Марцінкевіча — камедыя, ці фарс-вадэвіль, «Пінская шляхта».

Амаль што дэтэктыўная гісторыя стварэння гэтага твора праяснілася толькі ў апошнія гады. Вельмі доўгім — больш за паўстагоддзя — быў шлях камедыі да чытача. Бязлітасным — яе смех з тагачаснай рэчаіснасці. А ў якіх найцяжейшых абставінах — пасля арышту, пасля высылкі любай дачкі Камілы на Урал, у Салікамск, пасля вялізнага штрафу, якім быў абкладзены хворы, пазбаўлены верных сяброў пісьменнік, — ён, жывучы ў поўнай нястачы, амаль галечы, пад пільным наглядам паліцыі, тым не менш зноў узяўся за пяро! Усё гэтае не можа не выклікаць здзіўлення і шчырай павагі да моцнай сілы волі і непераадольнай мужнасці аўтара твора, якому — і аўтару, і твору адначасна — наканавана неўміручасць...

З 2008 года, калі 200-годдзе з дня нараджэння класіка беларускай літаратуры было ўключанае ў Каляндар знамянальных дат ЮНЕСКА, «Пінская шляхта» пачала размаўляць з чытачамі і гледачамі адразу на некалькіх замежных мовах — рускай, польскай, англійскай, нямецкай, пераклады на якія былі зроблены з аўтэнтыка, уведзенага ў навуковы ўжытак у сярэдзіне 1980-х гадоў. Неўзабаве, 18 студзеня, бліскучая камедыя ў чарговы раз ажыла на сцэне Купалаўскага тэатра ў Мінску!



…Вузенькая асфальтаваная дарога ад люцінскага пагорка вядзе падарожніка, сярод найцудоўнейшых краявідаў Налібоцкай пушчы, да вёскі Падневічы, што ляжыць пры старым гасцінцы з Ракава на Івянец. Блізу яе калісьці стаяў засценак Тупальшчына. Ягоная назва пазней перайшла да прыдарожных могілак з капліцай, пабудаванай гаспадарамі Тупальшчыны — Жаброўскімі. Тут і спачывае чалавек, слушна названы літаратуразнаўцам Язэпам Янушкевічам «Патрыярхам з Малой Люцінкі». Перад капліцай з 1977 года стаіць помнік ля магілы, у якой пахаваны сам «Дудар», ягоная другая жонка Марыя Паўлаўна і малодшая дачка Цэзарына... Спакой і цішыня атуляюць гэтую маляўнічую мясціну...



Шмат адрасоў Дуніна-Марцінкевіча і ў Мінску. Менавіта ў губернскім Мінску, у суботу 9 лютага 1852 года, спраўдзілася мара Марцінкевіча: разам са Станіславам Манюшкам ён паставіў першую ў гісторыі беларускай культуры камічную оперу — яна стала ластаўкай у беларускім прафесійным тэатральным мастацтве. А яе аўтар, у бліскуча выкананай ім ролі войта Навума Прыгаворкі, набыў для сябе назаўжды гэтае новае імя, якое яму вельмі імпанавала! Упершыню на мінскай гарадской сцэне гучала беларуская мова. Жывая. Народная. Паўторныя пастаноўкі ладзіліся ўжо тайна, у прыватных дамах у Мінску, Глуску, Бабруйску, Нясвіжы...

І хаця «дом Поляка», дзе адбылася прэм’ера «Сялянкі», не існуе — ён зруйнаваны ў 1984 годзе, а на ягоным месцы зараз красуецца новапабудаваны гатэль «Еўропа», — усё роўна мінчукі могуць ганарыцца падзеяй, што амаль 167 год таму адбылася тут дзякуючы намаганням стваральнікаў оперы, помнік якім пастаўлены ў 2016 годзе ў скверы на плошчы Свабоды.



Сапраўды велічная постаць В. Дуніна-Марцінкевіча паўстае ў часе — з цягам стагоддзяў. І мо дачакаемся мы яшчэ той шчаслівай хвіліны, калі і на люцінскім пагорку ў рэшце рэшт акрэсляцца абрысы колішняй сядзібы Марцінкевічаў ды з’явіцца гожы помнік гаваркому Навуму Прыгаворку…

6 января 2019 г.

Двадцать лет тому назад это было… А помнится и сегодня со всеми деталями — самыми вроде бы малыми и незначительными. Впрочем, на той — Святой — земле малое вдруг нежданно-негаданно обращается в великое… Пройти по следам Христа — такое паломничество не забудешь никогда! За более чем неделю путешествия наша паломническая группа объехала практически весь Израиль — крохотную по площади, но необъятную по достопримечательностям и разнообразию незабываемых впечатлений страну ― «землю, текущую молоком и медом, красу всех земель», как сказал о ней ветхозаветный пророк Иезекииль.


В один из дней с особым трепетом отправлялись мы из Иерусалима в Вифлеем — так по-гречески звучит имя этого города, который на иврите именуется Бейт-Лехем, что значит — Дом хлеба. Еще бы! Ведь в светлый праздник Рождества Христова взоры всего христианского мира оказываются прикованными к этому небольшому арабскому городку, к его Рождественской базилике, покрывающей ту пещеру (вертеп), откуда воссиял свет Христов. И всегда свежо и ново звучат в храмах за Рождественской литургией слова из 2-й главы Евангелия от Луки, возвращающие нас ко времени, когда Дева Мария «родила Сына Своего Первенца, и спеленала Его, и положила в ясли, потому что не было им места в гостинице».



Попасть в Базилику можно лишь через единственный вход («Врата Смирения»)― настолько узкий и низкий, что побуждает и паломников, и туристов благоговейно склониться, прежде чем войти в святилище. От главного алтаря спускаемся по лестнице в пещеру, или «Грот»... Да вот она, знаменитая серебряная «Вифлеемская звезда», возлежащая на мраморе над местом Рождения Христа! А в двух шагах от нее ― три ступени, ведущие вниз ― к яслям, куда был положен Богомладенец и куда пришли поклониться Ему местные пастухи и ведомые звездой с Востока волхвы-короли с дарами: золотом ― как царю, ладаном ― как Богу и смирной ― как человеку, ибо благовонная мазь эта, добываемая на Востоке из растений, имела силу предохранять тело от болезней.

Освещенная лишь лампадами, пещера потрясает своим простым и суровым обликом, усмиряющим гордыню человеческую лучше любых самых пламенных проповедей. Это ― достойнейший урок, преподанный Богом две тысячи лет тому назад, но едва ли усвоенный человечеством и поныне.

Во тьму веков та ночь уж отступила,
Когда, устав от злобы и тревог,
Земля в объятьях неба опочила,
И в тишине родился С-нами-Бог.

Он здесь, теперь, ―
Средь суеты случайной,
В потоке мутном жизненных тревог
Владеешь ты всерадостною тайной:
Бессильно зло; мы вечны; с нами Бог! —

так проникновенно писал о чуде Рождества выдающийся богослов, философ и поэт ХIX века Владимир Соловьев.

В иудейских горах, в 11 км от Вифлеема, есть пещера, где, по преданию, останавливались на ночь волхвы после поклонения Богомладенцу и откуда, по евангелисту Матфею, они «отошли в страну свою», получив во сне откровение не возвращаться к царю Ироду, пожелавшему выведать у них о Младенце, «чтобы погубить Его». В этой пещере в V веке уединился преподобный Феодосий и, заботясь о странниках, больных, убогих, основал здесь монастырь (ныне это греческий женский монастырь Феодосия Великого).



Более восьми веков тому назад в этой обители была погребена наша соотечественница преподобная Евфросиния (ок. 1101—1167), игумения Полоцкая, в миру Предслава, совершившая в конце жизни паломничество в Святую Землю. Заболев в Иерусалиме, она почила в пещере, обращенной ныне в часовню. Мощи ее впоследствии были перенесены на родину ― в основанный ею Спасский монастырь в Полоцке.





Работая в 1979 году над сценарием телефильма «Полоцкая печать» ― о полоцких древностях, в том числе и о Спасо-Евфросиниевском монастыре и его основательнице, ― мог ли я даже в самых смелых мечтах предположить, что Провидению будет угодно так причудливо сплести наши паломнические дороги?! Но — на Святой земле, кажется, все возможно…





И сплетаются причудливо времена и страны — но об этом подробнее на экскурсии в город-патриарх Полоцк каждый четверг в 2019 году — начиная с первых дней весны https://viapol.by/assembly/2.1.1.htm

30 декабря 2018 г.

«Если бы я мог родиться тысячекратно, я бы тут хотел родиться. Если бы я мог умереть тысячекратно, я бы тут хотел умереть» — написал Адам Мицкевич о Новогрудчине... Завершим виртуальное путешествие, посвященное его юбилею


Вольно (прежде — Вольное), что расположилось неподалеку, в 11 км, от Заосья, было хорошо знакомо А. Мицкевичу: он бывал тут у братьев Рафаила и Оттона Слизеней (с 1771 года Вольное принадлежало этому состоятельному шляхетскому роду). Некоторое время здесь жил Ян Чечот. Рафаил поддерживал дружеские отношения с Верещаками, с Томашем Заном, Игнатом Домейко. Современники называли его «человеком возвышенных идеалов». Он оставил после себя медальоны и барельефы известных деятелей культуры Беларуси, и, конечно же, Адама Мицкевича.



Хотя усадебный дом Слизеней не уцелел (на его месте располагается теперь Дом культуры с мемориальной доской в память о Рафаиле Слизене), но сохранился обширный красивый парк с прудами, на окраине которого стоит словно вылепленная из кирпича Троицкая церковь (1768) — ее видел поэт. Тогда она была униатским храмом при базилианском монастыре, просуществовавшем здесь более двухсот лет. Святыня… как будто движется навстречу посетителю. Этому впечатлению во многом способствуют ступенчатые контрфорсы, приставленные к главному и боковым фасадам и придающие церкви изумительную пластичность и динамичность…



От Вольно 16-километровая дорога ведет к бывшему местечку Стволовичи, ныне — агрогородку Столовичи. Сюда Адам приезжал с друзьями на ярмарки, шумевшие на Рыночной площади у стен костела Св. Иоанна Крестителя (сегодня это уже православная церковь во имя Александра Невского). Начало костелу было положено Лоретанской каплицей, которую возвели здесь в память Святого Дома Девы Марии, перенесенного, по легенде, из Назарета в итальянский город Лорето ангелами.



Стволовичскую каплицу, где размещалась копия широко известной лоретанской статуи Черной Мадонны (Madonna Macerata), заложил в ХVІІ столетии командор Мальтийского ордена Сигизмунд Кароль Радзивилл — сын владельца Несвижа и видного государственного деятеля Миколая Крыштофа Радзивилла-Сиротки, которого Мицкевич упомянет в поэме «Пан Тадеуш» («Густ у князя Радзівіла быў несіроцкі, хоць і звалі Сіратою»).



Уже к середине ХVІІІ века каплица была включена в костел, который, обретя под опытной рукой знаменитого архитектора Иоганна Кристофа Глаубица изысканные формы «виленского» барокко, превратился в главный храм местных кавалеров этого ордена. Примечательно, что даже опорные столбы в храме были выполнены в форме стилизованного восьмиконечного мальтийского креста.



Нельзя не упомянуть и о том, что рядом с костелом в 1991 году установлен мемориальный знак в память о «битве при Стволовичах», которая произошла в сентября 1771 года между войсками Барской конфедерации во главе с гетманом великими литовским Михалом Казимиром Огинским и армией генерал-майора Александра Суворова. Эта битва, проигранная гетманом, стала трагическим прологом к первому разделу Речи Посполитой (1772), а в итоге — и к падению Республики Двух Народов. Возможно, многозначительным намеком-аллюзией на события Стволовичской битвы, незабытой в этих местах еще и в ХIX столетии, стало мастерское описание Мицкевичем шляхетского сражения в 9-й главе «Пана Тадеуша»…



И наконец, — случается же такое! — в Стволовичах в 1792 году была похоронена Анастасия Марцинкевич — бабушка классика белорусской литературы Винцента Дунина-Марцинкевича, который в 1859 году сделал первый (!) перевод поэмы «Пан Тадеуш» на белорусский язык.

Но вот уже остался позади и тихий агрогородок Столовичи — мы же, пройдя и проехав до него добрую сотню километров по «Шляху Мицкевича», лицом к лицу оказались у самой оживленной дороги Беларуси — международной автомагистрали Е30/М1. А она есть не что иное, как естественное продолжение нашего «шляха», ибо ведет туда, где пришлось блуждать поэту долгие годы его вынужденного изгнанничества…

На 57 году жизни земной путь Адама оборвался… Вынос тела скончавшегося в Константинополе «гражданина мира» вылился в настоящую демонстрацию: в глухом молчании шли за его гробом представители разных народов. «Он был для людей моего поколения и медом, и молоком, и жёлчью, и кровью сердечной, мы все — от него...» — так откликнулся на весть о кончине А. Мицкевича знаменитый поэт, баловень литературного Парнаса Зыгмунт Красинский.

Тело Мицкевича было перевезено из Турции во Францию и похоронено на кладбище в Монморанси близ Парижа. В 1890 году его прах был погребен в Кракове, в склепе кафедрального собора Вавельского замка.









И вот оттуда перед поэтом-пророком открылась его последняя — самая дальняя — дорога. В Вечность. Но прежде чем ступить на этот «шлях», он заключил с родной землей бессрочный завет-союз — перо, словно обращаясь в его руке в посох Вечного Странника, начертало:
«Если бы я мог родиться тысячекратно, я бы тут хотел родиться. Если бы я мог умереть тысячекратно, я бы тут хотел умереть».

Этими Мицкевичскими строками завершаем виртуальное путешествие по поэтическим местам Новогрудчины — и приглашаем в путешествие реальное — см. экскурсию https://viapol.by/assembly/3.1.htm

24 декабря 2018 г.

В ночь на Рождество… Ровно 220 лет назад — 24 декабря 1798 года — в небольшом фольварке Заосье на Новогрудчине родился Адам Мицкевич. Продолжим виртуальное путешествие, посвященное этому юбилею

Проследуем из Тугановичей через поселок Городище в Колдычево и, свернув там налево, через несколько минут окажемся на том месте, где прежде стоял небольшой фольварк Заосье. Здесь 24 декабря 1798 года родился Адам Мицкевич. Впрочем, споры о месте его рождения не утихают до сих пор. Как иронично замечал в ХІХ веке поэт и знаток отечественной истории Винцесь Коротынский, «семь эллинских городов спорили меж собой за право считаться местом рождения Гомера, хотя он при жизни ни в одном из них не имел приюта. Нечто подобное случилось с нашим Мицкевичем. Так слава богу, что у нас есть если не семь, то три места рождения одной личности, хотя со временем, будем надеяться, доберем и до семи».


Вот что имеет в виду прозванный «бородатым литвином» Коротынский, говоря о «трех местах рождения одной личности». При жизни Адама Мицкевича местом его рождения все безапелляционно считали Новогрудок. Но в появившихся после его смерти некрологах таким местом было названо Заосье. Друг и наставник Коротынского — Владислав Сырокомля полагал, что Мицкевич родился в фольварке Осовец (Осово). Эту же версию, позднее полностью отвергнутую, поддержал патриарх белорусоведения Адам Киркор. По утверждению старшего брата Мицкевича — Франтишка, Адам появился на свет в придорожной корчме «Выгóда», неподалеку от Заосья. А младший брат Адама — Александр и сын поэта Владислав единодушно указывали на Заосье. Исследователи, сопоставив многие факты, местом рождения великого поэта в итоге назвали Заосье, хотя документами это не подтверждено доныне. (Итак, родина поэта, безусловно, есть, а вот конкретного места его рождения — нет! И таких «знаков Свыше» в биографии нашего героя изрядное количество. Но об этом — ниже.)



Заосьевская усадьба была построена в традициях старосветских шляхетских дворов. Жилой дом с высокой соломенной крышей и прямоугольными окнами, с крыльцом под двухскатным покрытием на двух колоннах. Рядом стоял лямус, нижний этаж которого служил кладовкой, а верхний (с маленьким балкончиком) — жильем. Адам вспоминал, что весной и летом там обычно спали дети, да и он сам частенько. Поодаль располагались другие необходимые в хозяйстве постройки, в том числе и банька.



Все это известно нам по рисункам друга Мицкевича Наполеона Орды и преподавателя Новогрудской гимназии Эдуарда Павлóвича. Последний описал в 1883 году ландшафт Заосья, и это описание точь-в-точь совпадает со стихотворным портретом окрестностей Заосья в балладе «Тукай», упомянутой нами в самом начале этих заметок.



Рождение будущего гения сопровождалось чудесами, о коих потом долго судачили в округе: будто бы в ту дивную рождественскую ночь заговорила скотина, лежавшая на теплых подстилках в занесенных снегом хлевах. Согласно же семейному преданию, повивальная бабка Малецкая положила новорожденного малютку на книгу и на ней перерезала ему пуповину. Эта книга в черном кожаном переплете под названием «Судебный процесс» хранилась в библиотеке Мицкевичей. По распространенному у многих народов поверью, младенец, положенный на книгу, будет мудр.

В детстве его окружали няня Гонсевская, искусная певунья, и слуга Блажей, наделенный незаурядным талантом рассказчика легенд, сказок, преданий. В пытливом малыше он всегда находил благодарного слушателя, что доставляло немало хлопот родителям: впечатлительного Адама, увлеченного вечерними побасёнками Блажея, невозможно было уложить спать...

Среди умиротворенного пейзажа Заосья и протекало детство избранника небес, которое он сам называл «анельскiм, сельскiм». Усадьба была воссоздана в 1998 году, накануне 200-летия со дня рождения великого поэта; в ней открыта построенная на литературных реминисценциях экспозиция, которая позволяет погрузиться в быт семьи Мицкевичей и в историю самого фольварка.

Поначалу Заосье принадлежало братьям Михалу и Юзефу Яновичам, которые задолжали дядьям Миколая Мицкевича, Юзефу и Базилю, и судились с ними... 40 лет! Мицкевичи выиграли дело в суде. А потом один из них, Базиль, передал своему брату Юзефу права на владение фольварком. Однако Яновичи наотрез отказывались покинуть насиженное гнездо. Тогда Мицкевичи с помощью друзей отбили фольварк силой («наезд», о котором вспомнит Адам в «Пане Тадеуше»).



Так Заосье перешло сначала к Юзефу Мицкевичу, затем, после его смерти, вновь к Базилю, а от последнего — к Миколаю Мицкевичу, который в сентябре 1799 года взял на себя руководство фольварком. Оно продолжалось почти два года, пока отец поэта, занятый юридической практикой и не располагавший временем для ведения хозяйственных дел, не счел за лучшее передать Заосье в аренду, а потом и во владение мужу своей сестры Барбары — Винценту Стыпулковскому. Случилось это в 1806 году.

Тогда же Мицкевичи окончательно переехали в Новогрудок в собственный каменный дом. Но глава семейства начал болеть и в 1812 году умер, переложив все заботы по содержанию и обучению детей на плечи жены. Выбиваясь из последних сил, она делала что могла, но через восемь лет и ее не стало. Родителей Адама похоронили на доминиканском кладбище Новогрудка рядом с их младшим сыном Антоном. Ни Миколаю, ни Барбаре Мицкевичам так и не суждено было узнать при жизни, кем станет их второй сын — Адам. Но именно благодаря ему провинциальный адвокат и добродушная домохозяйка навсегда пропишутся в истории.



12 февраля 1799 года будущую мировую знаменитость крестили в новогрудской Фаре, однако внесенная в метрическую книгу костела запись о крещении младенца, получившего два имени — Адам и Бернард, не содержала в себе ни даты, ни места его рождения. Не иначе как само Провидение вмешалось тут, вводя в мир человека, рождение которого с самого начала было окутано пологом таинственности. Секреты гения? Возможно.

Ведь легенды и мифы — а они, как известно, прочнее стали — окружали его от рождения и первой романтической любви до мистицизма зрелых лет и загадочно-странной смерти в Константинополе, куда привело его неудержимое сердце поэта-романтика и борца за свободу всех угнетенных. Легенды будут множиться и после его кончины. Эти легенды и мифы, прижизненные и посмертные, так замысловато переплелись в ХІХ веке, что и всему ХХ веку не хватило сил их распутать. Даст бог, с этим справится ХХІ столетие...

В Заосье можно было бы, пожалуй, поставить точку на нашем «шляхе». Однако мы опять продолжим его…https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Окончание следует

21 декабря 2018 г.

Адам и Марыля… Ровно двести лет тому назад родилась эта любовь, соединившая два сердца и два имени — Адам и Марыля… Соединившая их в веках!

Палiлiся мае слёзы, як дождж чысты i краплiсты,
На маленства, што было анельскiм, сельскiм,
На юнацтва час мой шумны, неразумны,
А таксама на век сталы, век няўдалы:
Палiлiся мае слёзы, як дождж чысты i краплiсты...
А. Мицкевич


Какой же она была, юное вдохновение будущего гения поэзии? Разные мемуаристы, расходясь в деталях, единодушно признают, что Марыля Верещака была незаурядной, исключительной женщиной своего времени. Гармоничная, веселая, мечтательная, она к тому же была наделена от природы живым умом, получила хорошее образование, знала французский, итальянский, немецкий языки, прекрасно пела и играла на фортепьяно собственные обработки белорусских народных песен, хорошо разбиралась в литературе.

Казалось бы, поначалу, с первого взгляда, она не произвела на Адама сильного впечатления, но потом… Он был сражен в самое сердце! Да и Марыля отнюдь не осталась равнодушной к вниманию этого юноши «с черной шевелюрой, с глазами то голубыми, то зелеными, то темными и блестящими», которого сразу же взяла под свою опеку, ибо сердцем почувствовала, кем ему суждено стать в будущем.



С каждым его приездом прогулки по окрестностям Тугановичей становились все более продолжительными. Марыля и Адам любили сидеть на берегу речки Сервечи, слушать голос мельниц, бывали в соседних деревнях и фольварках, на Свитязи. Приходили к камню у деревни Карчова, что доныне прячется в овраге и в народе именуется «камнем филаретов»: около этого каменного исполина собирались «любители добродетели», или по-гречески «филареты», — члены вольнолюбивого студенческого общества, к которому принадлежал и Адам.



Все это позднее найдет отражение в ІV части поэмы «Дзяды» — поэмы любви, равную которой непросто сыскать в мировой литературе. Скрытые туманом времени, волнующие встречи Адама и Марыли в Тугановичах всплывут затем поэтическим парафразом в «Пане Тадеуше», когда рука Мицкевича будет живописать встречи героев поэмы Тадеуша и Зоси, рождая строфы ослепительной красоты.

Особенно часто молодые беседовали о литературе. Марыля с восторгом говорила о новых произведениях и поэтических направлениях, сознательно толкала Мицкевича на путь романтизма. Благодаря ей, признавался он позже, в Тугановичах над ним разбился «стеклянный шар, наполненный поэзией». Постепенно обыкновенная юношеская увлеченность перешла в «вулканическое чувство».

В парке стояла беседка, укрытая шестью растущими из одного корня липами, словно по волшебству вставшими в круг. В ней часто шептались Марыля и Адам в лунные вечера, засиживаясь допоздна. Об этих деревьях не раз вспомнит поэт на чужбине, обращаясь к ним как к «друзьям своим старым» и вопрошая их, живы ли они еще. На этот вопрос сейчас можно ответить так: от старых лип до наших дней осталось немногое... Печаль-кручина, по-белорусски — туга, сжимает сердце, когда бродишь по Тугановичам, приближаясь к тому месту, где стояла «беседка Марыли», названная поэтом «колыбелью счастья и могилой».



...Над их любовью сгущались тучи. Могли ли всерьез воспринимать родные Марыли в качестве ее жениха магистра философии, который имел поэтическую душу и землю где-то там, на Парнасе? Тем более что на жизненном горизонте семейства Верещаков ясно обрисовалась фигура богатого молодого красавца графа Вавжинца Путткамера. Обеспокоенный успехом Мицкевича, он удвоил усилия. Наконец Марыля дала согласие стать его женой. Их бракосочетание состоялось в феврале 1821 года — и повергло поэта в отчаяние, грозившее перерасти в самоубийство...

И все-таки судьбе было угодно, чтобы из-под пепла этой страсти проросли редкостной красоты цветы той любовной лирики, благодаря которой Мицкевич остался в памяти потомков как Чародей поэзии. Его алмазный талант получил свою огранку тут, в Тугановичах. Воспоминание об этом романтическом чувстве он пронесет через всю жизнь. Оно, это чувство, будет вдохновлять его лиру, рождая ее божественные, бессмертные звуки...

Пройдут годы, и признанный мэтр литературы, обремененный семейными заботами, познавший вкус славы, напишет Игнату Домейко из швейцарской Лозанны, где его — уже, пожалуй, в последний раз — коснулось крыло вдохновения: «Часто нападает тяжелая тоска по Литве, и все время вижу во сне Новогрудок и Тугановичи». Так образ Марыли слился для поэта с образом Родины — «земли Новогрудской»…

Закончив в Париже свою главную поэму, он женится на Целине Шимановской, с которой познакомился в Москве в 1828 году, когда она была еще совсем девочкой, дочерью польской пианистки-виртуоза и композитора Марии Шимановской. Через год свою первую дочь он назовет Марией, но не в память о знаменитой бабушке. В память о Марыле, чей медальон будет у него на груди до конца дней его...

Марыля переживет и поэта, и мужа. Она будет похоронена в 1863 году у стен костела в Беняконях, что в Вороновском районе, у самой границы Беларуси и Литвы. Прах Мицкевича обретет вечный покой среди королевских гробниц на краковском Вавеле.

Вот мы и подошли к концу жизненного пути нашего героя. Но — не будем торопиться! Ведь «шлях Мицкевича» выведет нас сейчас к началу начал...

Экскурсия "Веков минувших великаны (Адам Мицкевич)". Маршрут СБ-3.1: Вольно — Заосье — Городище — оз. Свитязь — Новогрудок https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Продолжение следует

15 декабря 2018 г.

В сладком плену легенд.
Поведать о колдовских красках, звуках, запахах Свитязи, не прибегая к волшебству мицкевичских строф, — непосильная задача.

Мiж дрэў, бы ў вяночку, адкрыецца воку
Там возера Свiтязь, як дзiва.
Бы хтосьцi чысцюткую шыбу звысоку
Сюды апусцiў беражлiва.
А Мицкевич


Родились эти поэтические чары под пером 22-летнего Адама и были внушены ему неотразимой красотой здешних пейзажей. Сколько раз любовался он ими, часами просиживая на берегах Свитязи, слушая шепот ее волн! Волны по-прежнему ласкают белый песок, и он переливается жемчугом рифм мицкевичских баллад — «Свитязь», «Свитязянка», «Рыбка». В них все напоминает о возлюбленной Адама — Марыле Верещака, которую он делает родственницей русалок и наследницей легендарного князя Тугана.



Здесь впервые услышал он рассказ старого рыбака о возникновении озера в те далекие времена, «когда вода еще была молодой». Издавна бытовало тут множество легенд об озере, о затопленном на его дне Свитязь-граде, о русалках, живущих в хрустальных озерных водах. Наслушавшись этих рассказов, Марыля как-то раз во время прогулки по берегу озера воскликнула, обращаясь к своему спутнику: «Вот это поэзия! Напиши что-либо подобное».

Вчерашний виленский студент, занимавшийся стихосложением по канонам эпохи Просвещения, наказ возлюбленной воспринял сердцем — чувства станут теперь водить его пером. Предания, легенды, сказки о Свитязи, сложенные белорусским народом, Мицкевич отлил в безупречные стихотворные формы своих баллад, сделав опоэтизированный фольклор достоянием огромного числа читателей.



Как ни жаль, но простимся с очаровательным озером. И вскоре за Свитязью, у деревни Микуличи, свернем влево с Барановичского шоссе — через десяток километров окажемся в Воронче, бывшем имении последнего новогрудского воеводы, генерала литовских войск, кавалера орденов Св. Станислава и Белого Орла Юзефа Неселовского. Это о нем поэт скажет читателю: «Сто сорок егерей в его именье панском и сто возов сетей при замке Ворончанском…»

О большом и уютном деревянном дворце Неселовских с ломаной крышей, мансардами, портиками, густо увитыми зеленью, сегодня можно судить лишь по старым гравюрам и довоенным фотографиям. До неузнаваемости измененными дошли до нас некоторые постройки усадьбы. Но по-прежнему в Воронче можно увидеть усадебный парк и костел Св. Анны, заложенный в стиле классицизма в конце ХVІІІ века на средства старосты циринского Казимира Неселовского, приходившегося дядей Юзефу Неселовскому, погребенному в крипте храма в 1814 году в возрасте 86 лет. Забегая вперед, отметим также, что именно в этом костеле 1 января 1800 года была крещена будущая героиня нашего повествования — Марыля Верещака.



Жестокий нрав Юзефа, обидчика крестьян и мелкой шляхты, которая подала на него в суд и благодаря отцу поэта выиграла процесс, был хорошо знаком Адаму и нашел свое отражение в образе Призрака злого пана во ІІ части поэмы «Дзяды». В ворончанском костеле был крещен и Ян Чечот, коему выпала неожиданная роль редактора поэмы «Дзяды». Впрочем, по словам Игната Домейко, Ян Чечот был единственным, кому позволялось «бурчать на Адама, упрекать его и делать ему замечания».

Из Ворончи дорога, петляя, ведет в Цирин, лежащий над рекой Сервечью. Местечко это тоже принадлежало Неселовским, имело самоуправление и даже свой герб, дарованный королем Станиславом Августом Понятовским. Прежде была здесь униатская церковь, священником при которой состоял Иван Горбацевич, опекавший юного Адама. Ему поверял поэт тайны своего сердца. Его же упомянет он в балладе «Свитязь», и, как полагают литературоведы, Горбацевич станет прообразом Ксендза в ІV части поэмы «Дзяды», отразившей душевный разлад Мицкевича с миром после потери своей возлюбленной. В уста лирического героя Густава вложил поэт всю бурю страстей, бушевавших в нем самом…



А вспыхнуло пламя его первой любви-страсти неподалеку от Цирина — в Тугановичах. Это былое родовое гнездо Верещаков расположено вблизи деревни Карчово, на самой границе Брестской и Гродненской областей. Напоминанием об имении остался лишь полузаброшенный парк. Сюда Адам Мицкевич попал по приглашению Томаша Зана, который в Минской гимназии подружился с братьями Михалом и Юзефом Верещаками. В Тугановичи Адам часто наезжал в летние месяцы 1818—1820 годов — сначала из Вильни, где заканчивал университет, а затем из Ковны, где преподавал в гимназии.





Отсюда взяты прототипы многих его поэтических образов. По мнению литературоведов, на фоне тугановичской усадьбы и разворачиваются основные события в поэме «Пан Тадеуш». Стояла усадьба среди парка, в окружении беседок и прудов, взятая в кольцо кустами сирени, жасмина, акаций… Вместе с поэтом здесь бывали его друзья Томаш Зан, Игнат Домейко, Ян Чечот и другие. Здесь Мицкевич познакомился с Марылей Верещака, любовь к которой пронес через всю жизнь. Вот что поведал о ней родственник Верещаков, кузен Марыли — Игнат Домейко:

«Она не была красива в том смысле, какой вкладывают в это слово обычные люди: невысокая, круглолицая, с большими голубыми глазами и светлыми волосами; особенно чудными были ее губы и взгляд. Последний свидетельствовал о ее живом восприятии, определенном характере души и глубоком чувстве. Ее красота была не в форме, а в духе. Она, наверное, довела бы до отчаяния самого лучшего художника, который захотел бы передать в ней то, что было в ней действительно красивым и что в ней видел и понимал Адам».

Впрочем, о музе поэта поговорим подробнее в следующий раз.

Экскурсия "Веков минувших великаны (Адам Мицкевич)". Маршрут СБ-3.1: Вольно — Заосье — Городище — оз. Свитязь — Новогрудок https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Продолжение следует

3 декабря 2018 г.

В сегодняшней Березе эти величественные руины — главная историческая реликвия. И напоминают они о некогда знаменитой на всю округу… да что там — о единственной во всем Великом Княжестве Литовском обители картезианцев. Монахи появились тут при подканцлере Казимире Льве Сапеге, который в 1648 году начал в Березе строительство картезианского монастыря, вскоре ставшего средоточием жизни местечка. Не удивительно поэтому, что Березу со временем даже переименовали, сообразно названию обители, в Березу Картузскую, или Картуз-Березу. Кстати, одна из двух железнодорожных станций в районном центре до сих пор называется Березой Картузской. А двойное наименование города исчезло только в 1940 году!


Орден картезианцев был основан святым Бруно Кёльнским. В 1084 году на юге Франции, под Греноблем, в гористой местности Шартрез (по-латински — Cartusiа) он с единомышленниками основал пустынь, получившую позже название Великая Шартреза. Устав картезианцев был чрезвычайно строг, и это делало орден крайне немногочисленным, если не сказать — элитарным. Упадок картезианцев приходится на конец ХVІІІ столетия, когда во время революционных потрясений во Франции была разрушена Великая Шартреза и разграблены ее сокровища. Однако и сегодня монастырь действует, оставаясь верным аскетизму основателя: обитель недоступна для публики.

Судьба Березовского монастыря картезианцев тоже не была безоблачной. Возводили его сорок лет на месте, отмеченном мистическим событием: по преданию, неподалеку от Березы произошло чудесное явление деревянного креста с изображением распятого Христа. По этой причине монастырь и его храм были переданы под небесное покровительство Св. Креста. Костел освятили в 1666 году, в шестой день шестого месяца (июня), — трудно сказать, было ли такое скопление шестерок чистой случайностью, или за этим стоит некий таинственный смысл…


Монастырский комплекс включал в себя, помимо жилых зданий и костела с мощной колокольней, многочисленные хозяйственные постройки, пруды, сад. Все это было обнесено каменной стеной и завораживало своей монументальностью и архитектурной выразительностью. Об удивительно живописном облике этого интереснейшего архитектурно-ландшафтного комплекса мы можем сегодня судить по рисунку второй половины ХІХ века кисти Наполеона Орды да по чудом сохранившимся в архивах обмерным чертежам монастыря, сделанным в 1830-х годах.



Первые серьезные испытания выпали на долю обители во время Северной войны (1700—1721). Амбициозной целью 18-летнего шведского короля Карла ХII в этой военной кампании было, как считают современные исследователи, возобновление древнего пути викингов «из Варяг в Греки», что соединило бы шведскую Ригу с турецким Константинополем (ныне — Истанбулом-Стамбулом) и богатейшими восточными рынками. В осуществлении этой идеи Великой Швеции «северному Александру Македонскому» противостояли: с одной стороны, русский царь Петр I, коему необходим был выход к Балтийскому морю; с другой — союзник Петра I король польский и великий князь литовский Август II Сильный, на свой страх и риск, без согласия магнатов и шляхты Речи Посполитой, ввязавшийся в военную авантюру, которая стоила Беларуси огромных жертв и разрушений, ибо декорацией к театру военных действий стала ее территория.

По уверению некоторых источников, в Березе встретились для беседы Петр І и Август ІІ накануне подхода войск Карла ХІІ. Правда, в летописи монастыря, равно как и в биографии Петра І, эта встреча не значится. Но что достоверно известно, так это то, что в апреле 1706 года под Березой шли бои между шведами и русскими войсками и после осады местечка Карл ХІІ отдыхал в монастыре 18 апреля, истребовав у монахов немалый выкуп за освобождение обители, а затем двинулся по направлению к Пинску и, удивленный необозримыми водными просторами Полесья, задержался там аж на целый месяц…

С падением Речи Посполитой (1795) Береза оказалась в границах Российской империи. После «Листопадовского» восстания 1830—1831 годов царские власти монастырь закрыли — так завершилась почти двухвековая история пребывания картезианцев на белорусской земле. И похоже, в воспоминаниях о них в Березе на этом можно было бы поставить точку. Но! Двигаясь причудливо-извилистой дорогой исторических ассоциаций, мы совершенно неожиданно окажемся сейчас не где-нибудь, а на испанском острове Майорка!..



Зимой 1838/1839 года майоркское общество было немало взволновано, возмущено, шокировано... Экстравагантная пара иностранцев, первоначально появившаяся в столичной Пальме, а затем перебравшаяся в прелестный горный поселок Вальдемоссу, служила предметом бесконечных пересудов. Он, полуполяк-полуфранцуз, 28-летний холостяк с нервно-бледным меланхолическим лицом, обрамленным длинными волнистыми волосами, слыл талантливым композитором и виртуозным пианистом. Она, старше его на шесть лет, уже пережившая бурный брак с бароном Казимиром Дюдеваном, от которого с нею остались дети, — известная в парижских салонах писательница и публицистка, чье пылкое и быстрое перо плодовито умножало год от года все новые тома любовных романов. Каково же было майоркским матронам (да только ли им?) лицезреть женщину по имени Жорж, в мужском платье, с сигарой в зубах и демонстративно грубыми манерами, в обществе молодого человека и ее собственных детей, которые как будто намеренно подчеркивали всю ирреальность этих совершенно немыслимых для добропорядочных сеньор и сеньоров отношений!

По прошествии многих лет майоркцы не без лукавой иронии говорят о том, что эта пара — Фридерик (в польском написании его имени) Шопен и Жорж Санд — и стала по существу первыми настоящими туристами на Майорке, за которыми потянулся неиссякаемый поток последователей, уже едва ли способных сегодня поразить островитян своими нравами. Здесь на многое насмотрелись и теперь многое могут в свою очередь показать заморским гостям. Но почти двести лет тому назад...

Впрочем, время, кажется, остановилось в Вальдемоссе. Все так же прозрачен и чист воздух, настоянный на аромате цветущего миндаля; все так же величественна и неотразима в своей простоте и редкостном архитектурном обаянии знаменитая «Картуха» — Картезианский монастырь, перестроенный монахами в конце ХІV столетия из бывшего королевского дворца и ставший на несколько зимних месяцев приютом для знаменитостей, которым суждено было покинуть этот мир, так и не разобравшись в своих страстях и привязанностях. Пораженные красотой здешних мест, они отдали им должное в своем творчестве. Ведь именно здесь, в Вальдемоссе, родились шопеновские прелюдии и жорж-сандовская акварель в прозе «Зима на Майорке». «Майорка ― это зеленая Гельвеция под небом Калабрии с покоем и тишиной Востока», ― заметит Жорж Санд.



Откровенно говоря, не гладко протекала их жизнь в стенах Картухи, где теперь создана музейная экспозиция в их честь. Та «роковая дружба», как окрестила писательница свои отношения с Шопеном, отбрасывает и доныне неизгладимую, зыбко-романтическую тень на седые камни Вальдемоссы. «Где сокровище ваше, там и сердце ваше» — эти евангельские слова начертаны на доске, закрывающей нишу в одной из колонн костела Св. Креста в Варшаве, где почило сердце Фридерика Шопена. Частица же его сердца (смею думать, основываясь на личных впечатлениях от острова и обители) принадлежит все-таки и неподражаемой Майорке с ее всепокоряющей музыкой, которую рождают здешние горы, сказочные бухты, древние памятники, шепот моря при фосфорическом свете задумчивой луны...

Однако что же общего между белорусской Березой и испанской Вальдемоссой, столь произвольно, казалось бы, соединенных пером автора в этом сюжете? Прежде всего, их роднят картезианцы, чьи монастыри были очевидцами и важных исторических событий, и завораживающего присутствия знаменитых личностей. И пусть судьба этих обителей сложилась так, что одна из них ныне прискорбно лежит в руинах, а другая едва вмещает в себя неубывающий с годами поток туристов, тем не менее обе они дарят неравнодушному человеку незабываемые впечатления, наполняя мертвые камни жизнью, словно по волшебству рождаемой историческими ассоциациями...

Экскурсия "Картезианцы в Березе". Маршрут 1.27: Ружаны — Пружаны — Береза https://viapol.by/corporate/bel-1.27.htm

20 ноября 2018 г.

«…Шляхетский старый двор
стоял в былые годы»
А Мицкевич


По выходе из Новогрудка, слева от дороги на Барановичи (Р5), прежде можно было увидеть лес Гнилица. Его не забыл упомянуть Адам, сочиняя свою мистическую балладу «Тукай, или Испытание дружбой»:
Над балотам дождж iмглiцца...
Прамiнулi ўжо Гнiлiцу
І Калдычаўскiя хвалi.


Мы вернемся еще к этим стихам — за Колдычевом, у фольварка Заосья, где родился поэт. А сейчас приглядимся к придорожному селу Зубково, упомянутому в четвертой главе «Пана Тадеуша». Ксендз Робак, заведя в корчме разговор о непобедимом императоре французов, роняет в души своих слушателей, коих потчует «табаком из Ченстохова», надежду на то, что «нетрудно москалей разбить с Наполеоном». Воодушевленные такой перспективой, они наперебой предлагают ксендзу свое гостеприимство…

Поэма «Пан Тадеуш» — самое известное произведение Мицкевича: она была переведена на 33 языка мира и многократно представлена своей остросюжетной фабулой как на театральной сцене, так и на киноэкране. Ее главный персонаж получил свое имя в честь Тадеуша Костюшко, руководителя восстания 1794 года, в котором принимал активное участие и отец поэта. Написанная сразу же после подавления «Листопадовского» восстания 1830–1831 годов, эта поэма являет собой эпическое полотно жизни ополяченной белорусской мелкопоместной шляхты. Во всей неувядающей свежести и красоте, во всей пластической выразительности своих очаровательных пейзажей природа Новогрудчины предстала со страниц этого произведения, написанного как будто на одном дыхании. 11 тысяч строф менее чем за год! Это был ошеломляющий темп. Поэт писал — и воображение переносило его из Парижа, который шумел за окнами его кабинета, на новогрудские просторы. Его перо не знало устали...



На страницах поэмы мы находим описание шляхетской усадьбы Соплицово, сделанное Мицкевичем, по мнению литературоведов, с Чомброва, откуда происходила мать Адама — Барбара Маевская. Она родилась в семье чомбровского эконома Матеуша Маевского. И хотя красавица Бася, как ее по-домашнему именовали в семье, была бесприданницей, Миколай Мицкевич, познакомившись с ней в доме новогрудского судьи Юзефа Узловского, которому принадлежал Чомбров, влюбился в нее по уши и в своем выборе не ошибся. Барбара стала для своего мужа и любящей женой, и другом, и помощником. Она родила ему пятерых сыновей — Франтишка, Адама, Александра, Ежи и Антона (последний умер в возрасте 5 лет), рачительно вела домашнее хозяйство, поддерживая в доме атмосферу дружелюбия и взаимопомощи. А владелица Чомброва Анна Узловская стала крестной матерью Адама.



Чомбров находится справа от дороги Р5, в полутора километрах от Валевки. (К сожалению, от имения до наших дней почти ничего сохранилось. Ныне там деревня Радогоща.) Валевка же упоминается в постановлении Минского окружного суда от 1808 года о восстановлении отца поэта в правах дворянина. Здесь когда-то жили предки Мицкевичей. И потому совсем неспроста Адам привел сюда, если верить литературному преданию, своего героя Тадеуша и его возлюбленную Зосю венчаться в местный костел.



Еще в 1685 году в Валевке воеводой брестским Стефаном Курчем был основан Троицкий костел и монастырь доминиканцев. Монастырь царские власти закрыли в 1832 году. Тогда же костел переосвятили в Петро-Павловскую церковь. При этом храм претерпел существенные перемены в своем облике: в 40-х годах ХІХ столетия перестроили его главный фасад, убрав башни и звонницу, что размещалась во фронтоне в виде трехпролетной аркады. В 1870-х годах над центральной частью храма сделали главку, а 60 лет спустя пристроили трехъярусную четвериковую колокольню в виде отдельного объема. В те же годы сюда привезли из Варшавы царские врата из разобранного православного собора Св. Троицы. Сегодня эти врата — украшение интерьера церкви.

Несмотря на все перестройки, облюбовавший пригорок храм, как и прежде, своим выразительным силуэтом доминирует над здешними околицами, драгоценным украшением которых служит легендарно известное благодаря перу Мицкевича озеро Свитязь. Оно расположилось в пяти километрах от Валевки, у самой дороги, отделенное от нее чередой крепышей дубов. Его изумительная панорама непременно заставит остановиться любого путника…

Экскурсия "Веков минувших великаны (Адам Мицкевич)". Маршрут СБ-3.1: Вольно — Заосье — Городище — оз. Свитязь — Новогрудок https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Продолжение следует

2 октября 2018 г.

Я душою ў радзiме разлiўся да скону,
Сам прыняў яе душу,
Край i я — неадлучны.
А. Мицкевич


В этом году исполняется 220 лет со дня рождения Адама Мицкевича. В связи с этой датой 6-7 октября в Новогрудке пройдет Первый международный Мицкевичский праздник поэзии «О Навагрудскі край — мой родны дом…». Торжества, посвященные поэту, продлятся на его родине до 24 декабря — до того дня уже в календаре 1798 года, когда будущий гений мировой поэзии явился в мир на новогрудской земле. В канун мицкевичского юбилея мы пройдемся по тем дорогам и тропкам, по которым некогда прошел сам Адам…

А перед началом этого путешествия откроем его первый сборник поэзии «Баллады и романсы», отпечатанный в мае 1822 года в виленской типографии в количестве 500 экземпляров. Сборник начинался балладой «Пролеска», названной так по первому — трогательному своей хрупкостью — весеннему цветку, который можно вплести в венок. Весенним венком в поэзии суждено было стать и самому сборнику.

Молодежь с огромным воодушевлением приветствовала это наступление весны — она «почувствовала себя всем в Отечестве, в патриотизме, в литературе», — замечал один критик. И — он же бросал тяжелые камни в автора сборника, именуя его «последователем всех немецких, английских поэтов и ненавистником греков, римлян и французов», который «копался в злодеяниях средних веков, поднял бунт против разума», «перевернул сразу всю классическую литературу» и побудил молодежь «хватать его отравленные сочинения»… Назвал сей критик (да если бы он был только один!) и имя этого «демона»: Мицкевич…

Так, в борении нового со старым, под восторженные аплодисменты друзей и единомышленников и при злобных улюлюканьях ретроградов и завистников, явился на поэтической арене гладиатор-литвин, который во всей несокрушимой мощи своего таланта находится на этом ристалище доныне…

Он — наш земляк. Наш Современник. Наша Слава. Наше Слово.


«…Наваградак з даляў маячыў мурамі —
Літвы тагачаснай сталіца»

Начавшись на Новогрудчине, мицкевичские пути-дороги пролегли через Вильню, Ковну, Петербург, Одессу, Крым, Москву, Берлин, Дрезден, Веймар, Прагу, Рим, Неаполь, Венецию, Женеву, Цюрих, Лозанну, Брюссель, Париж, Лондон, Константинополь...

Бешено вращавшееся колесо судьбы, увлекая Мицкевича за собой, испепеляло его сердце любовью — и ставило поэта на грань полного отчаяния; дарило ему поразительные встречи-знакомства — и погружало его в преисподнюю мистики; толкало бывалого пилигрима то в мудреные житейские лабиринты, то в омут политических страстей, то на аудиенцию к Папе Римскому Пию IX — и в конце концов вывело Мастера на европейскую и, шире, мировую орбиту признания и славы. Хватило с лихвой всего!

Но самым трепетным, самым дорогим и незабываемым было для Адама — не правда ли, даже в самом имени его предчувствуется нечто библейски «роковое»?! — начало той дороги, что протянулась через его 57 лет своими бессчетными верстами, милями, лье...


Литературоведы, отталкиваясь от биографических данных поэта, а также от явных и скрытых упоминаний им самим тех или иных мест в его произведениях, насчитали множество белорусских адресов Адама. Большую часть из них мы попытались соединить в «Шлях Мицкевича», дабы, двигаясь по нему, глазами поэта увидеть его «дзяцінства край», что запечатлелся в его душе и памяти и, озаренный светом гения, согретый его любовью, стал родным и близким миллионам людей на земле.

Новогрудок… Какую бы роль ни играл этот город — загадка для историков и поныне! — в далеком или близком прошлом, как бы ни изменяли его статус века, как бы ни отпечатывались на его лице современные будни и ни поглощали город сегодняшние сиюминутные заботы, — он всегда будет городом Мицкевича. Два этих имени — Новогрудок и Мицкевич — навсегда спаяны самой Историей.


Дом-музей А. Мицкевича, руины замка, курганы, древние храмы, старинные кладбища, сама аура этого тысячелетнего города, овеянного воспоминаниями о многих важных исторических событиях и замечательных людях, — все это оставляет неизгладимый след в душе каждого, кто ступает на новогрудскую землю.

Во славу этой земли создал Адам свою непревзойденную поэму «Пан Тадеуш» (1834)— она станет нашим литературным путеводителем на «Шляхе Мицкевича». Своему сладкоголосому певцу Новогрудок воздвиг бронзовый памятник и насыпал рукотворный Курган Бессмертия. От него мы отправимся по следам великого поэта. Сразу же уточним: лишь по некоторым его белорусским следам, ибо собрать их все вместе в один маршрут, увы, никак не получится!

Экскурсия "Веков минувших великаны (Адам Мицкевич)". Маршрут СБ-3.1: Вольно — Заосье — Городище — оз. Свитязь — Новогрудок https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Продолжение следует

23 сентября 2018 г.

Смольгаў — Нясвіж — Залучча — Барэйкаўшчына — Вільня

Не я пяю — народ Божы
Даў мне ў песні лад прыгожы,
Бо на сэрцы маю путы
І з народам імі скуты.
Ул. Сыракомля


Як часта і заслужана гучыць на розных экскурсіях гэтае светлае імя — Уладзіслаў Сыракомля!.. У суботу, 29 верасня, спаўняецца 195 год з дня нараджэння паэта. А пачынаўся ягоны лёс у фальварку Смольгаў на поўдні Мінскай губерні. Зараз на тым месцы вёска Смольгава (што ў 16 км ад райцэнтра Любань). У 2003 годзе побач з мясцовай сярэдняй школай, якая носіць імя У. Сыракомлі, пастаўлены ў ягоны гонар мемарыяльны камень. Праз год у школе была адкрыта літаратурная экспазіцыя «Лірнік вясковы».



Смольгаў Кандратовічы — бацькі будучага літаратара, таму і ягонае сапраўднае імя і прозвішча Людвік Кандратовіч — пакінулі, калі малому не было яшчэ і двух гадоў. Маленства яго прайшло на колах, бо, вандруючы, Кандратовічы-арэндатары змянілі нямала фальваркаў. І на ўсё сваё кароткае 39-гадовае жыццё ўпартым падарожнікам застаўся ён сам, шчыра запрашаючы ў вандроўкі сваіх чытачоў. У прынёманскім краі пачаў пісаць — і набыў славу «лірніка вясковага» ды свой знакаміты псеўданім — Уладзіслаў Сыракомля…

Абсяг ягонай нястомнай дзейнасьці здзіўляе і сёньня. Ён пісаў лірычныя вершы і паэмы, народныя гутаркі і песні, краязнаўчыя нарысы і дарожныя нататкі, гістарычна-літаратурыня даследванні і публіцыстычныя артыкулы, апавяданні і фалькларыстычныя працы, перекладаў з лацінскай, французскай, нямецкай, англійскай, іспанскай, рускай, украінскай моў. На жаль, яшчэ і дасёння не сабрана і недастаткова вывучана его літаратурная спадчына.

Пасля смерці — на працягу тыдня! — трох дачок, якіх ён пахаваў непадалёк ад фальварка Залучча (пад Міром, каля сённяшней вёскі Беражна), дзе пачалася ягоная літаратурная дзейнасць і дзе заставацца ён больш не мог з-за цяжкіх успамінаў аб гэтай страце, Сыракомля прыязджае ў верасні 1852 года спачатку ў Вільню, а потым, у красавіку наступнага года, — у сціплы, узяты ім у арэнду фальварак Барэўкаўшчына, што зараз месціцца амаль побач з беларуска-літоўскай мяжой, каля Рукойнаў (па-літоўску — Рукайняй).



Прыязждае Сыракомля сюды з 25-гадовай жонкай Паўлінай з Мітрашэўскіх (яны пабраліся шлюбам у 1844 годзе ў нясвіжскім касцёле Божага Цела), сынам Уладзікам, якому было толькі 4 гады, і памочнікам-сакратаром Вінцэсем Каратынскім, якому ішоў 22 год. Вінцэсь быў добрым каліграфістам і, седзячы за адным сталом з Сыракомлем, перапісваў творы свайго, так бы мовіць, «патрона», а таксама адказваў на шматлікія лісты, адрасаваныя паэту, дый сам паступова далучаўся да паэзіі, да літаратуры ўвогуле.

Дзесяцігоддзе паэта ў Барэйкаўшчыне і Вільне было ўзмацненнем у яго творчасці грамадскіх матываў. У 1853 годзе ў Пецярбургу вышла яго паэма-гутарка «Дабрародны пан Дэмбарог», у Вільні ўбачыла свет краязнаўчая кніга «Вандроўкі па маіх былых ваколіцах», якая перавыдаецца і да нашых дзён вялікімі накладамі! Гэта кніга нібыта сунімала тугу Уладзіслава па мясцінах маладосці, зноў і зноў вяртаючы яго ў родныя ваколіцы: Нясвіж, Стоўбцы, Мір, Койданаў… І як працяг «Вандровак…» быў задуманы і неўзабаве напісаны нарыс «Мінск», у якім ён адзначыў: «Мінск я люблю як сталіцу правінцыі, дзе нарадзіўся. Вільню — як сталіцу майго краю, не ўмею адрозніваць адной любові ад другой».



У 1856 годзе Сыракомля выехаў з Барэйкаўшчыны ў сваё першае падарожжа ў Варшаву. Прывёз туды свае творы для сцэны і вынес уражанне, што яго творчасць у сталіцы Польшчы ведаюць не горш, чым на радзіме. Яго запрашалі на прыёмы, вялі перагаворы пра супрацоўніцтва ў розных перыядычных выданнях, нарэшце, запрашалі стаць рэдактарам газеты і пераехаць на сталае жыхарства ў Варшаву. Але ён адмовіўся, бо, як адзначаў, «сум па радзіме, па сваіх, па Вільне забіў бы мяне».

Між тым разгараецца полымя яго «рамана» з Геленай Маеўскай, жонкай вядомага ў краі этнографа, гісторыка і выдаўца Адама Кіркора, у віленскім літаратурным салоне якога яны і пазнаёміліся. Гэтае каханне двух вольных натур — паэта і актрысы — успыхнула насуперак халоднаму розуму, насуперак бытавой логіцы, але ў поўнай згодзе з іхнымі пачуццямі.

Гелена пакінула мужа і паехала ў Кракаў, што быў пад Аўстрыяй. Потым скіравалася ў Познань, якая ўваходзіла ў склад Прусіі. Сыракомля рушыў услед за ёй у Познань ў 1858 годзе… З часам гэтае каханне абрасло ў вуснах розных каментатараў, часцей недабразычліўцаў і ханжэй, плёткамі і легендамі... Муж прыгажуні ўжо збіраўся абараняць свой гонар на дуэлі з Сыракомлем, але дуэль не адбылася: Гелена разбіла сэрцы абодвум…



Летам 1858 года Сыракомля і Маеўская развіталіся ў Варшаве, не ведаючы, што больш яны ўжо ніколі не сустрэнуцца. Пад канец жніўня таго ж года Сыракомля зноў быў у Барэйкаўшчыне. Ягоны бацька памёр, вестку пра што ён атрымаў яшчэ ў дарозе. Стомлены дарогаю і нервовым напружаннем, засмучаны жалобаю па бацьку, няпэўнасцю стасункаў з Геленай, паэт упаў у дэпрэсію. А тут яшчэ запрацавала чыноўніцкая машына «Слово и Дело»…

Паездка Сыракомлі ў Познань і ягоныя сустрэчы там з дзеячамі нацыянальна-вызваленчага руху сталі прадметам дэталёвага абмеркавання віленскага і пецярбургскага паліцэйскага начальства. У ягоных вершах літаратуразнаўцы ў пагонах знайшлі «шкодны кірунак». За ім быў устаноўлены сакрэтны нагляд. Паперы-даносы збіраліся спакваля ў добры стос. Калі Сыракомля нелегальна (бо ягоны пашпарт быў ануляваны, але ж ён не без рызыкі раздабыў другі ў Коўне) трапіў за мяжу, яго арыштавалі і даставілі ў Вільню. Хворага на сухоты паэта амаль месяц трымалі ў віленскай турме. Пасля, да заканчэння следства, яму дазволілі жыць пад наглядам паліцыі ў Барэйкаўшчыне, а пазней — пераехаць на лячэнне ў Вільню. 15 верасня 1862 года трапяткое сэрца вясковага лірніка перастала біцца ў Вільні — у доме, які захаваўся да нашага часу і адзначаны мемарыяльнай дошкай (вул. Барбары Радзівіл, 3). Прыяцелі ўсклалі яму на чало лаўровы вянок…

Але ж нагляд за ім, як гэта ні парадаксальна, быў спынены не са смерцю, а толькі праз тры дні — з пахаваннем. Вось што пісаў на гэты конт віленскі жандармскі штабс-афіцэр палкоўнік Лосеў: «6 верасня (па ст. ст.) у Вільні адбылося ўрачыстае пахаванне знакамітага польскага паэта Кандратовіча, вядомага ў літаратурным свете пад псеўданімам Сыракомля. Людзей сабралася вельмі многа, да 10 тысяч, нават з суседніх губерняў прыехала шмат асоб, каб аддаць апошнюю пашану яго таленту…»



У гэтым запісе не было аднаго, што засведчылі, аднак, тыя, хто ішоў за труной паэта. Калі пахавальная працэсія рушыла па вуліцах Вільні ў бок могілак Роса, высока ў небе ляцеў у вырай жураўліны ключ, развітаючыся з радзімай і яе песняром жалобным курлыканнем…

Польская, беларуская, літоўская моладзь Віленшчыны сабрала сродкі на памятны камень у гонар Сыракомлі. Ён быў пастаўлены ў Барэйкаўшчыне ў 1899 годзе. Ушанаванне памяці Сыракомлі адбылося таксама ў 1908 годзе, калі былі ўсталяваны мемарыяльныя дошкі ў касцёле Св. Яна ў Варшаве, а яшчэ раней, у 1902 годзе, — у касцёле Божага Цела ў Нясвіжы. З цягам часу з’явіліся вуліцы Сыракомлі ў Варшаве, Вільнюсе, Нясвіжы, Мінску, Навагрудку, Гродне... У 1993 годзе быў адкрыты бюст Сыракомлі ў Старым парку Нясвіжа. У Барэйкаўшчыне супольнымі намаганнямі аматараў паэзіі ў ягоны гонар створаны музей. Здаецца, збылося тое, пра што казаў Янка Купала стагоддзе таму:

Будзеш жыць! Будуць векі ісці за вякамі, –
Не забудуцца дум тваіх словы,
Як і слоў беларускіх, жывучы паміж намі,
Не забыўся ты, Лірнік вясковы.

Экскурсія "Памятники Мира и Несвижа". Маршрут СБ-1.1: Мир — Несвиж https://viapol.by/assembly/1.1.htm