26 августа 2019 г.

Известен город Щучин с 1537 года как частновладельческое местечко, принадлежавшее в ту пору князьям Радзивиллам. В 1718 году здесь был основан монастырь пиаров, при котором восемь лет спустя открыли школу, или коллегию. Со временем она, словно «по щучьему веленью», стала одной из крупнейших среди ей подобных в Центральной и Восточной Европе! Наша групповая экскурсия «Наднеманский край» по маршруту Мурованка — Желудок — Щучин — Старые Василишки — Василишки https://viapol.by/corporate/bel-1.7.htm познакомит с этим городом — Щучином.



ПИАРЫ В ЩУЧИНЕ. НО — ДРУГИЕ

Пиары (не путать с сегодняшними PR-специалистами!) с ХVI столетия стали реформаторами системы образования в Речи Посполитой. Обучение в коллегии длилось шесть лет. За это время учащиеся должны были усвоить не только историю религии, богословие, латинский и восточные языки, но и овладеть искусством красноречия. Кроме того, в программу обучения были включены математика, физика, история, право… При коллегии был физический кабинет, ботанический сад; ее библиотека насчитывала более двух тысяч томов.

Со здешней коллегией пиаров связана педагогическая и научная деятельность крупных ученых ХVІІІ — первой половины ХІХ века. Вот лишь несколько имен. Матей Догель — автор «Дипломатического кодекса Королевства Польского и Великого Княжества Литовского», в котором были собраны документы по истории дипломатии Речи Посполитой. Казимир Нарбут — создатель учебника по логике и автор большого курса по философии. Станислав Бонифаций Юндзилл — известный ботаник и зоолог; став профессором, он возглавил кафедру естественной истории Виленской академии. Аниол Довгирд преподавал в коллегиуме физику, математику, географию, риторику, поэтику и французский язык; углубленно занимался вопросами философии, логики и психологии.



Наконец, именно здесь, в Щучине, набирался знаний Игнат Домейко — всемирно известный ученый и путешественник, «апостол науки в Чили», как именовали его в Латинской Америке. Летом 2002 года 200-летие со дня рождения Игната Домейко отмечал весь мир. Эта дата была включена в Календарь знаменательных дат и выдающихся событий ЮНЕСКО.



Сегодня о пребывании пиаров в Щучине напоминает сооруженный в стиле классицизма костел Св. Терезы. После восстания 1830—1831 годов монастырский костел стал приходским. Он действовал до 1962 года, затем был закрыт советскими властями, а в 1989 году возродился. Ныне вместе с православной церковью Св. Михаила костел образует выразительную силуэтную группу исторического центра города.



ЩУЧИНСКИЙ ВЕРСАЛЬ

В последнее время в Щучине, и опять-таки словно «по щучьему веленью», чудесным образом преобразился бывший Дом офицеров, которому вернули его прежний элегантный облик дворца князей Друцких-Любецких, прежних владельцев города.



Здание в стиле неоклассицизма возвел виленский архитектор Тадеуш Ростворовский, представив в своем исполнении своеобразную реминисценцию дворца Малый Трианон, созданного в 1768 году архитектором Анж-Жаком Габриэлем в Версале — резиденции французских королей. Такая нарочитая аналогия была отнюдь не случайна: заказчик дворца князь Владислав Друцкий-Любецкий был внуком Франтишека Друцкого-Любецкого, влиятельного министра финансов Царства Польского. Последний, живя в Париже в 1830-х годах, был воодушевлен Версалем. Видимо, эта страсть передалась и внуку, который позволил себе сию экстравагантность — сделал «маленький Версаль» прямо в Щучине!





До окончательной отделки дворца Владислав, однако, не дожил — жизнь его закончилась в 1913 году скандальным убийством, о котором потом долго судачили в Европе и даже в Америке. Похоже, тень трагической судьбы французской королевы Марии Антуанетты, сделавшей Малый Трианон своей дорогой игрушкой, неким мистическим образом легла на детективную историю кончины владельца щучинского дворца…



Это монументальное здание, в коем, казалось, витал призрак князя Владислава, принадлежало роду Друцких-Любецких до 1939 года; в советское время его обжило для своих нужд военное ведомство (благо в Щучине базировались тогда два грозных авиаполка, расформированные в 1992 году). А теперь дворец, конечно же «по щучьему веленью», стал Центром творчества детей и молодежи…

СОЗВЕЗДИЕ ЗНАМЕНИТОСТЕЙ

И сам город, и его окрестности изобилуют именами замечательных людей — уроженцев этой земли. Ограничимся лишь двумя примерами, зато какими! В усадьбе Пещин родилась знаменитая белорусская поэтесса Тетка, чье подлинное имя — Алоиза Пашкевич. После учебы в Вильне и Петербурге Алоиза Пашкевич учительствовала, работала фельдшером, организовывала рабочие и женские революционные кружки, выступала с пламенными речами на нелегальных собраниях, вела агитацию против самодержавия, распространяла революционные прокламации среди рабочих и крестьян, которые знали ее под партийной кличкой «Тетка». Ее арестовывают и отдают под суд.



Вслед за этим начинается эмиграция Тетки в Галицию, входившую в ту пору в состав Австро-Венгрии. Во Львове Алоиза Пашкевич поступила на философский факультет местного университета, а позже училась на гуманитарном отделении Краковского университета, где не прекращала революционной деятельности. Жила в Закопане, выезжала в Германию и Италию.
В эмиграции вышла замуж; вернувшись на родину, вновь окунулась в общественно-просветительскую деятельность. Выступала как самобытная актриса в составе труппы театра Игната Буйницкого, разъезжая по всей Беларуси…



Во время Первой мировой войны Пашкевич работала в Вильне сестрой милосердия в тифозном солдатском бараке. Спасая других, не уберегла себя. Умерла от тифа, не дожив до своего 40-летия. Публицистическая заостренность, революционный пафос, яркая метафоричность — таковы особенности поэзии Тетки. Кроме стихов, писала повести, очерки, статьи… Наконец, она была страстной путешественницей. Побывала во многих странах, которые описала в своих путевых очерках, но, живописуя чужеземные красоты, Алоиза скажет напоследок: «Нiдзе так не пекна, як у нас».



В местечке Демброво под Щучином родился именитый живописец и график Казимир Альхимович. Происходил он из небогатой шляхетской семьи. За участие в восстании 1863 года был сослан в Сибирь и лишь спустя шесть лет вернулся домой по амнистии. Поселился в Варшаве, откуда и началось его восхождение к вершинам изобразительного искусства. Его творческим кредо стала историческая живопись. Свои сюжеты он черпал из истории Великого Княжества Литовского. Плодотворно работал и в бытовом жанре, и как график. Наиболее удачными оказались те его иллюстрации, в которых он передал красоту наднеманского края, белорусских лесов, болот и пущ. Привязанность к родной земле, к ее языку, культуре Альхимович сохранял до конца своих дней.

22 июля 2019 г.

По своей территории Минская область с 22 районами точь-в-точь Швейцария с 26 кантонами. Но не только это роднит нас с Альпийской республикой — обладателем бесспорно лучшей в мире коллекции пейзажных полотен, созданных кистью Природы, и страной, имеющей устоявшуюся репутацию первоклассного горнолыжного курорта Европы. С некоторых пор и Логойск стали именовать горнолыжным курортом, а все благодаря выросшим вблизи него, буквально в мгновение ока, трем спортивным комплексам.


Череду новостроек начал в 2004 году горнолыжный комплекс «Логойск», затем появилась лыжно-биатлонная трасса «Заячья Поляна», а в январе 2005 года был открыт горнолыжный центр «Силичи». Разумеется, применительно к равнинной стране, какой была и пока, до кардинального вмешательства стихийных сил природы, остается Беларусь, словосочетания «горнолыжный центр», «горнолыжный курорт» звучат весьма непривычно, если не сказать — иронично. И все-таки…



СТОЛИЦА КНЯЖЕСТВА

Редкостные по красоте пейзажи, созданные — что не секрет — падением здесь астероида 42 миллиона лет тому назад (!), отнюдь не единственное, чем славна Логойщина. У нее богатая и интересная история. Описывая поход на полоцкого князя Всеслава Чародея, Владимир Мономах в своем «Поучении», адресованном детям, впервые упоминает Логойск под 1078 годом.
В последней четверти ХІ столетия Логойск — город-крепость Полоцкого княжества. В старинном парке на берегу Гайны сохранились остатки детинца ХІ—ХІІІ столетий площадью в полтора гектара. Он был укреплен валом и рвом. Во время похода великого князя киевского Мстислава Владимировича (сына Мономаха) в 1127—1128 годах Логойск был разграблен, а его жители уведены в плен. Перешедший ненадолго к киевским князьям город был затем возвращен Полоцкому княжеству и в 1180 году стал центром самостоятельного удельного княжества.



Позже сведения о нем в летописях полностью исчезают. Историки полагают, что в первой четверти ХІV столетия, при великом князе Гедимине, Логойск оказался в составе Великого Княжества Литовского и стал собственностью Гедиминовых наследников. В 1387 году Владислав II Ягайло жалованной грамотой передал город своему младшему брату Скиргайло. Так, после двухвекового перерыва, Логойск вернулся на страницы письменных источников и вскоре (1392) отошел к господарю ВКЛ Витовту. При нем неподалеку от Логойска, в местечке Гайна (старое название — Айна), на месте языческого капища, был заложен в дереве один из первых в ВКЛ католических костелов. Его история более чем поучительна!



Весть об оглушительной победе литвинов над московским войском под Оршей в 1514 году застала великого князя литовского и короля польского Сигизмунда I Старого здесь, в Гайне, где в честь виктории состоялось торжественное богослужение. Одарив по такому случаю святыню по-королевски, монарх дал привилей, согласно которому в костеле дважды в году должны были служить мессы в память о Витовте, что неукоснительно соблюдалось и тогда, когда деревянный костел Вознесения Девы Марии в 1788 году был заменен каменным, исполненным в стиле «виленского» барокко. После национально-освободительного восстания 1863—1864 годов царские власти превратили костел в церковь, и российский император Александр II даровал храму Казанскую икону Богоматери. Во время последней войны святыня-долгожитель, как ни печально, исчезла…

ГРАФЫ НА «ЛОГОЙСКЕ»

Логойск оставался собственностью Гедиминовичей до 1460 года; затем им семьдесят лет владели магнаты Чарторыйские, а с 1531 года и до начала ХХ столетия — Тышкевичи. Тишка (Тимофей) — один из сыновей православного боярина с Украины Каллиника Мишковича — считается родоначальником этой влиятельной и знатной фамилии. Его сын Василий дал начало графской линии рода Тышкевичей (с конца ХVI века Тишкевичи, перейдя из православия в кальвинизм, а потом — в католичество, стали на польский лад именоваться Тышкевичами).



Графский титул был пожалован Василию Тишкевичу и его потомкам Сигизмундом II Августом в 1569 году и звучал так: граф «на Логойске и Бердичеве». Графство Логойск (замок и местечко) стало главной резиденций Тышкевичей в Беларуси. Они владели здесь разнообразной собственностью, а кроме того, им принадлежали многочисленные имения в Литве и на Украине. Именно Василий Тишкевич, став обладателем огромной латифундии, вошел, точнее будет сказать — ворвался, в когорту самых влиятельных феодалов державы. Он же создал первую в ВКЛ ординацию (майорат) — неделимое владение с правом его наследования старшим в роду представителем по мужской линии. И хотя просуществовала Логойская ординация совсем недолго (1555—1576), но сам этот факт говорит о многом!



В ХІХ веке жизнь города была теснейшим образом связана с именами замечательных ученых —братьев Константина и Евстафия Тышкевичей. Их отец Пий Тышкевич (1756—1858) в 1815 году выстроил в Логойске роскошный, окруженный пейзажным парком и плодовым садом дворец в стиле ампир. В столетнем возрасте (!) он был избран почетным членом Виленской археологической комиссии, и от него сыновья унаследовали любовь к историческим занятиям и коллекционированию.



Уроженец Логойска Константин Тышкевич увлекался историей, этнографией, но более всего — археологией. Много времени отдавал Константин Тышкевич музейному делу. В логойском дворце он собрал уникальную коллекцию предметов археологии (в числе которых были и приобретенные им в Италии этрусские вазы и римская терракота), художественных произведений и нумизматики, ценную библиотеку. Большую часть своих находок он передал Виленскому музею древностей и Виленской археологической комиссии. Его похоронили в фамильной усыпальнице в Логойске. Надгробие чудом сохранилось и поставлено теперь у стен местного, отстроенного заново в 1997 году костела Св. Казимира.



Почетный член Петербургской Академии наук, Стокгольмской Королевской Академии изобразительного искусства и древностей, Лондонского археологического института, Датского королевского общества любителей северных древностей etc. — Евстафий Тышкевич был основателем, председателем и душой Виленской археологической комиссии. Благодаря его усилиям на основе логойского собрания в стенах Виленского университета был открыт в 1856 году Музей древностей. После восстания 1863—1864 годов экспозицию музея власти существенно изменили; его коллекции стали постепенно растекаться — в Москву, Варшаву, Краков, Петербург... То, что осталось в Вильне, теперь разбросано по вильнюсским музеям…

Евстафий Тышкевич обрел вечный покой на знаменитом виленском кладбище Роса, рядом с могилой Владислава Сырокомли, который в свое время с радостью и гордостью приветствовал открытие в родном крае созданного братьями Тышкевичами музея, специально написав по этому поводу стихотворение…



К великому сожалению, после Второй мировой войны ушел в небытие дворец Тышкевичей, который запечатлел для нас на своей акварели Наполеон Орда. Из архитектурных памятников в Логойске уцелела сооруженная на высоком берегу Гайны в 60-х годах ХIХ столетия церковь Св. Николая, у подножия которой бьет целебная криничка.

24 июня 2019 г.

«Поезд медленно подходит к новенькой белой станции в новом немецком стиле. Это Столбцы. Белый одноглавый орел, похожий на гуся, украшает мезонин станции. Тут опять таможенный осмотр. Не считая того, что у путешественников ласково отбирают паюсную икру, все обходится как нельзя благополучно. Наш расстроенный герой, волоча за рукав подавленную супругу, выходит на перрон и в изумлении открывает рот. Несколько блистательных поездов стоят на путях. С суеверным ужасом он читает по складам французские и немецкие таблички на вагонах. «Столбцы — Берлин». «Столбцы — Париж». «Столбцы — Остенде». Во многих экскурсиях Виаполя Вы встретите этот рассказ; одна из ближайших — «Радзивиллиада» https://viapol.by/assembly/1.30.htm 6 июля по маршруту Слуцк — Радзивиллимонты — Клецк — Снов — Вишневец — Новый Свержень


Так писал в своем рассказе «Наши за границей» (1928) острый на язык 31-летний Валентин Катаев — прозаик, поэт, драматург, публицист, которому судьба не раз сулила проезжать через пограничное местечко Столбцы — по его словам, «визитную карточку Речи Посполитой» — прямиком в… Европу.

А вот другое свидетельство о том же вокзале, принадлежащее перу Владимира Маяковского: «Здание станции Столбцы, и чистое видом, и белое цветом, сразу дало и Европу, и Польшу. Вот это забота, вот это стройка!» Кстати, именно в этом здании во время прохождения таможенного досмотра у Маяковского родилась идея стихотворения о «молоткастом, серпастом» советском паспорте: «Я достаю из широких штанин...» — и далее по тексту, написанному в июле 1929 года.

«Межвоенная», то есть зажатая между двумя мировыми войнами, Европа и впрямь начиналась для «человека с Востока» именно тут… Ну а советским районным центром Столбцы стали только в 1940 году и сегодня насчитывают почти 17 тысяч жителей.

ВО ВРЕМЯ ÓНО

Письменную историю Столбцов еще недавно в энциклопедиях отсчитывали от 1511 года, и потому власти города даже готовились в 2011 году отметить 500-летний юбилей райцентра. Но в последний момент историки уточнили: это на самом деле не так! И теперь первой письменной датой Столбцов считается 1623 год. Стало быть, близится уже совсем другой, 400-летний юбилей — будем надеяться, что уж он-то состоится…

На протяжении более века (1728—1831) Столбцами владели могущественные магнаты Чарторыйские, превратившие местечко в центр своего графства. При них оно получило даже право на самоуправление (1729). С тех пор немало воды утекло в Немане… И можно ли себе представить, что у города, расположенного на сильно обмелевшем теперь Немане, всего лишь полтораста лет тому назад сновали витины (речные торговые суда, баржи), которыми доставляли сюда из Крулевца (Кёнигсберга-Калининграда) «разные вина и красивую поливную посуду», о чем сообщал известный этнограф и краевед ХIХ столетия Павел Шпилевский?!

А вот Владислав Сырокомля, тоже не обойдя вниманием Столбцы, утверждал в середине того же века, что «славятся тут подземные ходы и лавки с напитками, это как бы второй, подземный город, подобно римским катакомбам… Пара таких лавок, принадлежащих состоятельным купцам, процветает до сих пор».

Но воистину настоящую известность Столбцам обеспечил доминиканский монастырь, который в 1623 году (вот откуда она, первая дата о местечке в письменных источниках!) заложил минский каштелян Александр Слушка. Выстроенный в обители полвека спустя каменный костел Св. Казимира хранил в своих стенах мощи настоятеля монастыря отца Фабиана (Малишевского), прославившиеся многочисленными чудотворениями и исцелениями… Сюда толпами стекались паломники, и, пройдя в святыню, где в особой каплице покоились останки благословенного Фабиана (дело до его окончательной канонизации, однако, так и не дошло), они могли одновременно лицезреть потрясающей красоты интерьер, изукрашенный виртуозной лепниной в стиле рококо. В 60-х годах ХХ века храм, увы, безжалостно разрушили…





Архитектурных памятников в Столбцах осталось немного: на горе у былой торговой площади, где и поныне стоят дома ремесленников и купцов, возвышается нарядная православная церковь Св. Анны (1825), построенная в стиле классицизма как костел Чарторыйскими, у которых царские власти Столбцы отняли в 1831 году за участие магнатов в «Листопадовском» восстании.



«ВОСЬ КОНЧАН ЛЕС, І СТОЎБЦЫ БЛІЗКА»

Этой строкой в поэме «Новая зямля» ее автор начинает свое неторопливое и трепетное повествование о родных ему и его героям местах на Столбцовщине. Еще бы! Здесь, в бывшем застенке Окинчицы (Акинчицы), включенном в 1977 году в состав Столбцов, в семье лесника Михала Мицкевича в 1882 году родился третий сын — Кастусь, будущий классик белорусской литературы, народный поэт Якуб Колас (Константин Мицкевич, 1882―1956).



В мемориальном музее реконструирована атмосфера жизни семьи Мицкевичей — они пробыли тут совсем недолго (1881―1883), а затем переезжали с места на место. И некоторые из этих мест включены в Коласовский заказник (Ласток, Альбуть, Смольня, Миколаевщина), а путеводителем по заказнику и, шире, по жизни песняра могут послужить его лучшие стихотворные произведения ― поэмы «Новая зямля» и «Сымон-музыка», написанные Коласом в пору его творческой зрелости. Память песняра вскоре будет увековечена в райцентре скульптурным монументом.



НА ВИДУ У СТОЛБЦОВ

Окрестности Столбцов известны своими историческими достопримечательностями весьма почтенного возраста. В Вишневце, бывшем местечке Говезна, которое в 1588 году Миколай Крыштоф Радзивилл Сиротка купил у слуцкого князя Яна Олельковича, а затем отдал несвижскому монастырю бенедиктинок, монахини основали в 1640 году униатскую церковь, век спустя перестроенную. Ее непобеленные «готические» стены были живо памятны Владиславу Сырокомле, когда в 1852 году он писал свои «Странствия по моим былым околицам». Внутри этот почти квадратный, но все же тяготеющий к базиликальному плану храм частично сохранил свой изначальный барочный облик.





А еще под Столбцами есть два Сверженя — Новый и Старый. Новый Свержень когда-то был богатым местечком — как-никак первая пристань на Немане. Отсюда сплавляли лес, отсюда уходили баржи, груженные зерном и другими сельскохозяйственными товарами. В историческом центре местечка на былой торговой площади возвышается готико-ренессансный Петро-Павловский костел конца XVI века. Прежде его башня была выше, но ураган в 1818 году снес верхние ярусы.



Рядом с костелом стоит его почти сверстница ― Успенская церковь. Перейдя в униатство и обзаведясь базилианским монастырем, она затем вновь вернулась в православие. Строгий облик этих однобашенных построек тотчас и надолго врезается в память. Кроме того, здесь можно увидеть еще старую водяную мельницу и руины синагоги.



Что же касается Старого Сверженя, то, казалось бы, оттого он и Старый, что постарше Нового Сверженя. Ан нет, исследователи считают иначе, полагая, что с поселения Свержно, упомянутого в грамоте великого князя Витовта в 1428 году, началась письменная история именно Нового Сверженя, а не Старого, возникшего в конце ХVI столетия либо гораздо позже…

Деревянная церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы, срубленная в 1770 году, не уцелела — на ее месте и с ее именем стоит небольшой компактный кирпичный храм, сооруженный уже в последнее время. Достопримечательностью Старого Сверженя является памятный камень c надписью «Cтары Свержань — 1482» (прежде при этом камне стояли три якоря, перемещенные теперь на окраину деревни). Хотя в дате, взятой из Витовтовой грамоты, последние цифры явно перепутаны, зато якоря совершенно верно свидетельствуют о том, что некогда Неман в здешних местах был судоходен. Правда, на реке располагается как раз Новый, а вовсе не Старый Свержень!..

13 июня 2019 г.

Возраст Дятлова историки в последнее время отодвинули к 1440-м годам — именно тогда поселение попало в документы земельных пожалований великого князя Казимира Ягеллончика. Сразу же оговоримся: древние письменные источники не знают имени «Дятлово» — оно появилось лишь в 1866 году! А до той поры у нынешнего Дятлова было множество других названий: Здетело, Зецело, Здзецель, Здзенцель, Дзенцол и т.д. Во всех этих наименованиях специалисты усматривают балтскую первооснову, не имеющую, разумеется, никакого отношения к «дятлам». 29 июня — сборная экскурсия "Зельвенский кирмаш" по маршруту Сынковичи — усадьба Верес — Зельва — Деречин — Дятлово — Новая Мышь https://viapol.by/assembly/1.26.htm


Полагают, что в основе старого имени города заключен смысл «связывать», «соединять». Что с чем? Вероятно, в давние времена здесь был волок между реками Неманского бассейна — Молчадью и Щарой. Это и стало причиной появления тут двора, а впоследствии — местечка, которое сразу же попало в хорошие руки. Поначалу Дятловом владели могущественные князья Острожские. Их в первой четверти ХVІІ века сменили Сапеги, и в частности Казимир Лев Сапега, сын выдающегося государственного деятеля канцлера Льва Сапеги.



Этот рафинированный аристократ, меценат и библиофил был к тому же ревностным католиком и оставил после себя немало храмов и монастырей в разных частях Беларуси, за что в свое время удостоился от Святого престола имперского княжеского титула. Благодаря его усилиям к 1646 году здесь был построен костел Вознесения Пресвятой Девы Марии, двадцатью годами ранее заложенный его отцом.

МОЛИТВА В КАМНЕ

В середине XVIII столетия святыня была кардинально перестроена архитектором Александром Осикевичем на средства Миколая Фаустина Радзивилла, который прославился как на военном, так и на государственном поприще. Родился и скончался он в Дятлове, и после его смерти работы в костеле завершила его жена Барбара Франтишка. Сердце Миколая Фаустина было погребено в обновленной святыне, а тело — в фамильной усыпальнице Радзивиллов в Несвиже…



Храм являет собой образец стиля «виленского» барокко, одним из творцов которого и был упомянутый выше зодчий. Вознесенные к небу ажурные башни, их утонченный силуэтный рисунок, гребешок фронтона, в котором помещен сияющий лучами Божественной славы треугольник — символ Св. Троицы, мажорный, приподнятый настрой памятника — все это производит неизгладимое впечатление.



В оформлении интерьера храма встречаются обильная стукковая лепка и филигранная резьба по дереву. Полны экспрессии шесть деревянных скульптур святых в главном алтаре, художественную тему которого продолжают боковые алтари. А хрупкий амвон, с геральдическими знаками, картушами и символической атрибутикой, воспринимается как изысканная фантазия рококо.



Напоминанием о «сапеговском» прошлом костела остались лишь контрфорсы, стоящие при боковых фасадах и апсиде. В тени этого блестящего памятника, солирующего на площади 17 Сентября, оказалось несколько одно- и двухэтажных камениц ХІХ — начала ХХ века, вплотную приставленных друг к другу. Они обращены к площади своими узкими торцевыми фасадами, на которые «наклеены» штукатурные аппликации «под барокко». Некогда эти здания были свидетелями шумных торжищ, что происходили на Рынке.



ПРИЗРАК ЗАМКА-ДВОРЦА

Улица Замковая связывала торговый центр местечка со здешним замком. Его заложил в дереве на каменном фундаменте еще князь Константин Острожский. Перестраивали Сапеги. Сожгли шведы во время Северной войны (1700 — 1721). Но до их прихода в замке, в январе 1708 года, остановился на неделю царь Петр І. На зимних квартирах в Дятлове и его окрестностях расположилась тогда русская армия под командованием светлейшего князя Александра Меншикова. В Москву, Петербург, Псков, Гродно и другие города Петр шлет отсюда письма, депеши, распоряжения, именуя в них Дятлово — Дзенцолами. 20 января царь выезжает в Гродно.

Однако тогда же, в январе 1708 года, начался последний в той военной кампании «великий» поход шведского короля Карла ХІІ, который, идя со стороны Гродно, сметал все на своем пути. Досталось от грозных шведов и местечку Дятлово, которым на ту пору владели уже Радзивиллы. Интригуя спасения ради, они в Северной войне становились то на одну, то на другую сторону, за что жестоко поплатились… С окончанием войны Миколай Фаустин Радзивилл возводит на месте прежнего замка импозантный дворец. Во всей красе своей — глаз не оторвать — дворец смотрит на нас сегодня с гравюры Наполеона Орды...



Поднятое на высокий цоколь двухэтажное здание с угловыми контрфорсами и двумя трехъярусными башнями выглядело внушительно и — грациозно. В центре дворца размещался ризалит с волнистым фронтоном, украшенным гербовым картушем. Профилированные карнизы, пилястры с коринфскими капителями обогащали пластику этого каменного барочно-рокайльного цветка. Извивы акантового листа, гирлянды, драпировки, портретные горельефные медальоны, орнаментика сплошным ковром покрывали фасады княжеской резиденции. Парадным залом дворец был обращен в сторону парка и пруда.



Роскошные чертоги послужили не только Радзивиллам, но и сменившим их Солтанам. К последним Дятлово перешло в конце ХVІІІ столетия после брака одной из дочерей Миколая Фаустина Радзивилла с важным вельможей маршалком надворным литовским Станиславом Солтаном. На склоне лет он принял участие в восстании 1830–1831 годов; после разгрома восстания оказался за границей, а его владения были конфискованы. Царские власти превратили дворец в кавалерийские казармы. В начале ХХ века здание использовалось под школу, затем — под больницу. Ныне оно пустует и разрушается — под благодушные разговоры местных властей о чаемой ими реставрации…

ИМЯ В ИСТОРИИ

В центре Дятлова поставлен памятник человеку яркой и трагической судьбы — Игнату Дворчáнину Родился он неподалеку отсюда в крестьянской семье. В 30 лет стал доктором философии, защитив в Пражском Карловом университете диссертацию на тему «Франциск Скорина как культурный деятель и гуманист на белорусской ниве».



По возвращении на родину Игнат Семенович принимает активное участие в деятельности Громады — массовой крестьянско-рабочей организации, которая защищала интересы белорусского населения в Польской Республике, куда после Рижского договора 1921 года вошла западная часть Беларуси. После разгрома Громады (1927) и ареста ее руководителей Игнат Дворчанин становится одной из центральных фигур национально-освободительного движения в Западной Беларуси — возглавляет в сейме Белорусский посольский клуб «Змаганьне».

Приговоренный польскими властями за активную политическую деятельность к тюремному заключению, он после обмена политзаключенными между СССР и Польшей оказался в 1932 году в Минске — в Академии наук. Впоследствии был сослан уже советскими властями на Соловки, а в 1937 году расстрелян в Ленинграде. Ему шел 43 год…

10 июня 2019 г.

От Гомеля до Ветки, чья письменная история началась в 1685 году, менее тридцати километров «столбовой» дороги Р30. Как только она, следуя на северо-восток от столицы Восточного Полесья, пересечет Сож, то сразу же на равнинном левом берегу реки вырастает застройка районного центра, а в прошлом — слободы, которая в конце ХVII столетия стала, пожалуй, самым известным местом расселения русских староверов-раскольников. Тысячами бежали они в этот лесной край от преследований светских и церковных властей Российского государства, находя тут и спасение, и вторую родину… Ближайшая сборная экскурсия в Ветку 29-30 июня (Красный Берег — Гомель (ночлег) — Ветка) https://viapol.by/assembly/d.16.htm


«ПРОТЕСТАНТИЗМ МЕСТНОГО ПРЕДАНИЯ»

В середине ХVII века московский патриарх Никон начал, по образцу греческой церкви, реформировать Русскую православную церковь (правда, официально такое название за нею закрепилось лишь в 1943 году).



Однако если западноевропейская Реформация столетием ранее размашисто ударила не только по папству, но и по вероучению и социальной доктрине христианства вообще — как западного, так и восточного, — то московские реформы носили преимущественно формальный, ритуально-обрядовый характер. Исправление литургических книг от накопившихся в них за столетия ошибок переписчиков, введение троеперстия вместо двуперстия для крестного знамения, произнесение слова «аллилуиа» не два, как прежде, а три раза и прочие нововведения Никона были встречены в штыки бескомпромиссными блюстителями старины — так называемого «отеческого предания».

Справедливо именуя действия последних «протестантизмом местного предания», замечательный русский богослов, философ, поэт Владимир Соловьев в своей работе «О расколе в русском народе и обществе» (1883) писал: «К несчастью, с самого начала раскола мученический венец покрыл неправду раскольников, а внутренняя правота всей церкви осталась невидимою за несправедливыми и насильственными действиями некоторых церковных людей, и болезнь раскола сделалась тем опаснее, что получила некоторую видимость духовного здравия».



Действительно, церковные соборы 50—60-х годов ХVII столетия сначала отлучали всех противников реформ от официальной, «господствующей» церкви, а затем, перейдя в агрессивное наступление, ввели судебное преследование инакомыслящих вплоть до их сожжения на кострах. Так в борении раскаленных добела религиозных страстей явилось объятое пламенем веронетерпимости и обагренное кровью людской слово «Раскол», а от него — производные слова-понятия: раскольники, староверы, старообрядцы… То были люди самых разных сословий: крестьяне, посадские, служивые, стрельцы, купцы, бояре. Все они бежали от карающего меча московских «реформаторов» куда глаза глядят. А глаза глядели, ясное дело, прежде всего в сторону соседнего государства — там раскольники надеялись найти и понимание, и спасение.

МЕККА РУССКОГО РАСКОЛА

Сначала они селились в деревне Хальч (ныне агрогородок по соседству с Веткой), которая принадлежала старосте мозырскому Казимиру Халецкому; потом облюбовали остров на Соже, основав на нем свою слободу под названием Ветка. Почему именно Ветка — на сей счет есть несколько версий. И все они растолковывают слово «ветка» как «ответвление». Как знать, было ли это ответвление от реки Сож — затока, у которой и стояла слобода; или сам остров представлялся поселенцам как «ответвление суши»; или, возможно, они сами себя рассматривали как «ответвление Москвы», мудро утаивая в этом названии свою кровную связь с исторической родиной...



Так или иначе, но остров площадью около 80 гектаров стал лишь началом для гнездования тут других поселений изгнанников. И вскоре появилась ни много ни мало целая староверская федерация со «столицей» в Ветке: в ХVIII столетии здесь жило уже 40 тысяч человек! Таким образом, к христианским конфессиям Речи Посполитой (православие, католицизм, протестантизм, униатство) добавилось еще и дониконовское православие. Решением Высшего трибунального суда Речи Посполитой в 1690 году это вероисповедание было признано законным, а его последователи — взяты под защиту государства.

Староверы оказались не только законопослушным народом, но и хорошими хозяйственниками, мастеровитыми ремесленниками. Они превратили Ветку в торговый центр, сконцентрировав в своих руках торговлю всей восточной Беларуси и левобережной Украины. Они внесли свой особый вклад в развитие белорусской культуры, ибо при них множились церковные и монастырские школы для обучения грамоте, распространялись книгописание и иконопись. Невероятно, но факт: потомки тех, кого Москва изгнала как вероотступников, а Ветка приняла как страстотерпцев, украшали впоследствии Оружейную палату Кремля, Новодевичий и Истринский монастыри…



Царские власти с негодованием смотрели в сторону горделивой Ветки, однако к репрессивным мерам не прибегали до той поры, пока на троне не утвердилась Анна Иоанновна. По ее повелению в 1735 году русские войска перешли границу Речи Посполитой, окружили Ветку и угнали в Россию сорок тысяч человек — для ветковских староверов это была первая «выганка», как точно и сочно окрестил народ действия властей. Спустя тридцать лет, уже при Екатерине II, последовала и вторая «выганка» — на этот раз двадцати тысяч человек, многие из которых закончили жизнь в Сибири.

Тогда же, во время второго изгнания, вместе с войсками генерала Маслова, посланными для укрощения строптивых раскольников, судьба забросила сюда 22-летнего Емельяна Пугачева. В 1772 году он вторично оказался в Ветке, провел тут под именем «чудом уцелевшего императора Петра III» 15 недель у старовера Крылова. А затем «мужицкий царь» возглавил самый крупный в России крестьянский бунт, который историки назвали Крестьянской войной 1773—1775 годов, — и был казнен в Москве по утвержденному Екатериной II приговору.

В 1772 году самодержица всероссийская отсечет от Речи Посполитой треть территории Беларуси. Ветка войдет в состав Российской империи, и хотя положение староверов тут резко изменится, но на протяжении всего последующего времени, вплоть до начала ХХ века, белорусская Ветка будет играть роль староверской Мекки. Только в 1971 году, когда Поместный собор РПЦ отменит решения соборов ХVII cтолетия, наконец-то официально завершится трехсотлетняя эпоха раскола...

ПИСЬМЕНА ПРОШЛОГО И ИХ ХРАНИТЕЛИ

Вот мы и подошли к сакраментальному вопросу: а что же здесь, на Ветковщине, уцелело из свидетельств ее столь необычного, если не сказать — экзотического, прошлого?



Лучше всего об этом можно узнать в местном Ветковском музее народного творчества, который располагается не где-нибудь, а на Красной площади (это название звучит тут вполне логично в свете всего только что сказанного), в бывшем купеческом доме, который был построен Тимофеем Грошиковым в конце ХIХ века. У здания со стрельчатыми окнами вид совершенно особенный в сравнении с каменными собратьями — явно «без лица» — из советского времени.



Но еще более удивляет музей внутри — своими уникальными коллекциями рукописных и старопечатных книг, икон и предметов быта из ХVI — начала ХХ столетий. Все это любовно собрано благодаря героическому, иначе и не скажешь, усердию страстного любителя старины, знатока истории родного края Федора Шклярова.



Он родился в Ветке, был выходцем из старообрядческого рода, да к тому же еще и прекрасным столяром, и резчиком. Именно его собрание икон, старинных книг и других предметов (всего около 400 экземпляров), сохраненных в старообрядческих семьях района, послужило основой фондов музея, созданного им в 1978 году и ныне заслуженно носящего его имя. Этим музеем Федор Шкляров — не побоимся громких слов — воистину памятник себе воздвиг нерукотворный!..

6 июня 2019 г.

Трудами Джованни (Яна) Мария Бернардони (1541—1605) возведен несвижский костел Божиего Тела — первый памятник барокко в Восточной Европе. В 1993 году бронзовый бюст творца этого уникального храма был открыт в Старом парке Несвижа. К великому сожалению, не сохранилось портретного изображения знаменитого архитектора, и скульптор Сергей Гумилевский, отталкиваясь от собственных представлений о творческом и жизненном кредо зодчего, создал образ сильного, целеустремленного человека… Экскурсии в Несвиж в Виаполе — каждую неделю; каждые среду, четверг, пятницу, субботу... Приглашаем! https://viapol.by/assembly/1.1.htm


ДОРОГОЙ ИЗ АЛЬП — В РИМ

Родившись в 1541 году в местечке Каньо (Cagno), среди очаровательных пейзажей на севере Италии, в Ломбардии, граничащей со Швейцарией, Бернардони подрастал и мужал в окружении архитектурных шедевров и носителей имен, принадлежащих ныне Олимпу общечеловеческой культуры. 23-летним молодым человеком попал он в Рим, стремясь вступить в орден иезуитов и стать архитектором. Случилось это в 1564 году, когда иезуиты готовились к строительству своего главного храма во имя Иисуса (il Gesù — иль Джезу́) по плану, выполненному перед уходом из этого мира Микеланджело, коему принадлежит откровенное признание: «Лишь с красотою дружен гений мой. Она меня с рожденья уязвила…»



Создавал Иль Джезу Джакомо Бароцци да Виньола, а окончательную отделку храма выполнил его ученик Джакомо делла Порта, который обучался архитектурному мастерству и у Микеланджело. Такое созвездие имен не могло не оказать глубокого влияния на формирование таланта будущего автора несвижского костела иезуитов, в котором он блестяще реализовал идею и модель римского прототипа и с которого началось триумфальное двухсотлетнее шествие стиля барокко по нашей земле…

Почти два десятилетия трудился для ордена Джованни Мария Бернардони в родной Италии (Рим, Милан, Флоренция, Неаполь) и на острове Сардиния, что принадлежал тогда Испании. Опыт, мастерство, профессиональная уверенность обретены. И, присягнув на верность ордену, дав монашеские обеты Бедности, Целомудрия и Послушания, «брат-прислужник» отбыл в Речь Посполитую. Здесь он проживет двадцать два года — до своей кончины. Из них тринадцать лет — в Несвиже у князя Миколая Крыштофа Радзивилла Сиротки (1549 — 1616).





В СТОЛИЦЕ РАДЗИВИЛЛОВ

По дороге в Несвиж Бернардони на три года задержался в Польше (главным образом — в Люблине) и сразу же недвусмысленно показал свой характер тамошним иезуитам: он не каменщик, но — архитектор и приехал для проектирования и руководства строительными работами. Иезуиты пожаловались на его строптивость в Рим, однако были вынуждены согласиться с доводами упрямого итальянца!

И вот наконец-то Несвиж! Сюда в середине 1586 года, после многочисленных напоминаний князя Сиротки, прибыл архитектор-монах и, выполнив проект костела, возвел его. 1 сентября 1593 года в храме состоялось первое богослужение…



Рядом с костелом шло и строительство, им же опекаемое, ренессансного коллегиума, запроектированного в Риме и, к сожалению, почти полностью утраченного еще в первой половине ХIX столетия.



В 1596 году Бернардони посылает из Несвижа запрос генералу ордена насчет своего нового назначения, ибо, по его мнению, здесь он полностью выполнил свою миссию. Тем не менее архитектор задержится в этом городе аж на три года — до отъезда в Краков, откуда его к себе вызовет уже Бог...

Чем же он занимался в 1596—1599 годах, когда ему было уже давно за пятьдесят? Проектировал или возводил новые постройки? Некоторые исследователи именно так и полагают, без достаточных к тому оснований приписывая Бернардони авторство нескольких архитектурных памятников как в самом Несвиже, так и в окрестностях радзивилловской столицы и даже — вдали от нее. При этом основным доказательством такой «атрибуции» творческого наследия Бернардони служат или зыбкие косвенные данные, или так называемые «аналогии» (а методом аналогий, как выразился один шутник, можно без труда доказать, что Бог есть и что Бога нет).



Так вот, скрупулезно анализируя документы, известный белорусский архитектор-реставратор и тонкий знаток творчества Бернардони — Валентин Калнин пришел к выводу, что его герой по ночам... вглядывался в небо. Надо же! Ведь туда, заметим попутно, каждодневно направлен и взгляд величественного купола-ока несвижской Фары…

Письмо, посланное Бернардони своему другу и учителю, знаменитому математику и астроному Христофору Клавию (современники называли последнего «Эвклидом ХVI века»), однозначно свидетельствует: зодчий был увлечен астрономией не меньше чем архитектурой и профессионально изучал небесную науку. Убедительный тон эрудита и научная осведомленность отчетливо явлены в этом письме, хотя и написанном уже в Кракове (где Бернардони до последних дней своих строил иезуитский костел Святых Петра и Павла), но подводящим итоги его наблюдений за небом еще в Несвиже.



Нервный почерк автора письма явно выдает его возбуждение. И откровенно говоря, ему было чего волноваться: результаты измерений разными методами привели в замешательство Бернардони своим досадным несовпадением — вот он и просит мэтра астрономии помочь ему разобраться во всем, настойчиво просит вновь и вновь... Это — словно крик человека, оказавшегося в тупике. Невольно возникает мысль: а не была ли для Бернардони астрономия главным смыслом жизни? Для такого предположения и в самом деле есть твердые основания…

В ПОИСКАХ СВОЕЙ ЗВЕЗДЫ

Бернардони двинулся из Каньо в «Вечный город» поздней осенью, когда Млечный Путь направлен с севера Италии на Рим. Таково было не лишенное мистики начало его «звездного пути». В Риме он знакомится с Клавием — консультантом по расчетам церкви Иль Джезу. 2 июня 1567 года, когда Бернардони работает на строительстве иезуитской святыни, Рим накрывает солнечное затмение — ошеломляющий знак Небес! Был ему и другой знак — уже в Сардинии: на небе почти два месяца легкомысленно красовалась своим хвостом — от созвездия Стрельца до Козерога — большая комета, заслонившая своим блеском даже Венеру...

По всему видно: таинственное небо навсегда взяло в плен трепетную душу Бернардони. Он возил с собой книги по астрономии, как и архитектурные трактаты. Из Италии в Польшу, из Польши — в Несвиж, из Несвижа — вновь в Польшу... Его упрекали в том, что он тратит время на эти «непрофессиональные занятия», — а он все равно хватался по вечерам за астролябию…



Наконец, отнюдь не исключено, а, напротив, весьма вероятно, что именно Бернардони с его увлеченностью астрономией и математикой имел самое прямое отношение к знаменитой «Радзивилловской карте Великого Княжества Литовского», впервые опубликованной в Амстердаме в 1603 году (ее другое, уцелевшее издание датируется 1613 годом). Экземпляр этой карты в 2000 году был подарен в Несвиже наследниками Миколая Крыштофа Радзивилла Сиротки «всему белорусскому народу» и сейчас находится в Национальном музее истории и культуры Беларуси в Минске.

Похоже, История отдает нам свои долги: возвращает нам Джованни Мария Бернардони — иного, чем мы знали его прежде. Он искал свою звезду, как ищет ее, пожалуй, каждый из нас, и сам стал яркой звездой на тысячелетнем небосводе белорусского монументального зодчества. Бернардони принес на нашу землю дух Рима ХVI столетия — дух Европы, к коей мы принадлежим не только географически (стоит лишь взглянуть на карту!), но и исторически, культурно, ментально. Пример Несвижа доказывает это — давно и безусловно!

3 июня 2019 г.

Владения Сапег герба «Лис» — одного из крупнейших и влиятельнейших магнатских родов в Великом Княжестве Литовском — были огромны и по форме подобны причудливому архипелагу в море Истории. Грозные военные штормы на этом море сменялись безмятежными мирными штилями. Щедрое солнце небесного благоволения временами затягивалось хмурыми тучами вражеской зависти и недоброжелательства. Бесцеремонная луна, заглядывая в дома избранных обитателей морских островов, видела там и кипение ума, и восторги таланта, и буйные оргии, и... Словом, жизнь текла своим чередом — капризная, непредсказуемая, как и сама погода. Приглашаем на экскурсию 29 июня по местам Сапег «Зельвенский кирмаш» https://viapol.by/assembly/1.26.htm


Архипелаг украшался великолепными замками, дворцами, многочисленными монастырями и храмами. Рай — всего через край! Чужестранцы, прослышав о чуде, зачастили сюда. Но вот однажды невиданной силы ураган пронесся над этой сказочной землей — и разметал ее избалованных жителей по всему свету — кого куда. Так распорядилась История, а ей не возразишь. Архипелаг стали обживать новые поселенцы. Обосновались они и в Зельве — ныне городском поселке Гродненщины.





В последнее время письменную историю Зельвы стали отсчитывать — вместо прежней, «энциклопедической» даты (1470) — от 1258 года, ссылаясь на то, что в Ипатьевской летописи упоминается-де некий населенный пункт, существовавший на месте нынешнего райцентра. Древнее поселение, как полагают, находилось в юго-восточной части современного городка — там, где над окрестностями возвышается пригорок на 20–25 метров. Вот под это сомнительное утверждение в Зельве в 2008 году был устроен праздник 750-летия! Ни много ни мало! Ну а к юбилею на бывшей Рыночной (теперь — Центральной) площади была открыта скульптура «Аннинский конь». Это милое создание — скорее, жеребенок, нежели конь, — тут появилось вовсе неспроста…



Ведь самым ярким событием в истории Зельвы на протяжении полутора веков был здешний кирмаш, начало которому положил привилей короля Августа ІІ Сильного, выданный 20 мая 1721 года трокскому каштеляну Антону Казимиру Сапеге. Хотя кирмаш был назначен в привилее «на день Св. Троицы», но проводили его ежегодно с 26 июля по 25 августа. И поскольку в день начала торгов по католическому календарю отмечается память Св. Анны, то кирмаш получил название Аннинского.

А теперь несколько небесполезных, на наш взгляд, замечаний о самом наименовании торгов, ибо для этих целей пользуются по привычке двумя словами: «кирмаш» и «ярмарка». Оба слова пришли из немецкого языка. И ярмарка (Jahrmarkt) в дословном переводе означает «ежегодный торг». А кирмаш — видоизмененное словосочетание от Кirche и Messe — можно трактовать как торговлю, освященную церковью. Действительно, торги, как уже сказано, приурочивались к определенным дням церковного календаря — католического или православного.

Так уж повелось, что слово «кирмаш» закрепилось в белорусском словаре, а «ярмарка» — в русском. И когда земли Беларуси вошли в состав Российской империи, власти начали бороться с этой вредной привычкой коренных жителей — называть ярмарки кирмашами, видя в таком словоупотреблении «польскую интригу» и торчащие уши католической церкви. Дело дошло до того, что стали даже отменять кирмаши в традиционно сложившие сроки и назначать ярмарки по собственному чиновничьему усмотрению. Народ же на такие, новоизобретенные ярмарки упорно не собирался, держа крепкий кукиш в кармане. В результате теперь у нас сплошные базары (по истолкованию филологов, это тюркское слово означает «торг, торжище»).

Но оставим в стороне лингвистику, вернемся в Зельву и понаблюдаем за тем, как сюда во множестве съезжаются торговцы и покупатели. Что за народ, однако...

«Ехаў Дзедка на кiрмаш,
З iм на возе — Баба...»

Это Кондрат Крапива — из ХХ века. А вот Юзеф Крашевский из ХІХ-го: «... с очень давнего времени Зельва и ее жители подчиняются удивительному правилу: одиннадцать месяцев в году они чахнут и только месяц — живут». И вправду, неутомимый романист и любитель отечественной истории нисколько не преувеличивает. Зельва жила томительным ожиданием этого шумного торгового праздника: сначала он был вне конкуренции среди подобных мероприятий в Великом Княжестве Литовском — потом умножил славу в Российской империи.



Зельвенский кирмаш считался среди белорусских купцов наиважнейшим после Лейпцигской ярмарки. Тут были представлены Пруссия и Прибалтика, Украина и Россия, Австрия и Италия, Дания и Швеция... Приезжали торговцы даже из Астрахани и Бухары. Сукна, кожи, меха, турецкий табак, китайский чай, швейцарский сыр, персидские платки, шали, кашемировые ткани... Но прежде всего — кони! Их табунами гнали и с Балкан, и из конюшен Сапег, Пацев, Радзивиллов…

В местечке насчитывалось около тысячи жителей, а в базарные (ах, сорвалось-таки!) дни становилось вдвое-втрое больше. Купцы, торговцы, ремесленники, крестьяне, мещане, вельможное паньство, офицеры, чиновники, артисты, нищие, шулера, искатели приключений, гадалки... Уф! Переполненные корчмы, шинки, постоялые дворы, «кафехауз» (был, был такой ресторан!)... На большой торговой площади около двухсот лавок, крытых черепицей, два лéдника и колодец. Это сцена с реквизитом. Все остальное — неподражаемая, неугомонная, разноязыкая массовка, которой режиссер — господин Случай.



С утра все торгуются, продают, покупают. Вечером — театр, маскарад, выступления фокусников, акробатов, встречи в частных домах, заключение выгодных контрактов на доставку грузов, на аренду имений, фольварков, лесных угодий, мануфактур. «На ловлю счастья и чинов» слетались, как воронье, ушлые шляхтичи, предлагавшие свои услуги магнатам. Кому-то надо было срочно занять денег, кому-то — непременно отнять... Да разве лучше классика скажешь: «Всяк суетится, лжет за двух, и всюду меркантильный дух»!

К 70-м годам ХІХ века Зельвенский кирмаш, увы, угасает. На смену периодичной, ярмарочной торговле неумолимо приходит стационарная, с которой мы живем и теперь. Между тем нет-нет да и вспомнятся колдовские «ярмарки краски», о которых так блистательно поведала в своем ностальгическом шлягере звезда польской эстрады Марыля Родович. Отшумел, отзвенел и — неужто растаял кирмаш-легенда? Да нет же, он жив и сегодня — но в совершенно другом исполнении. Каждый год, в конце августа, под занавес лета, он вновь дает о себе знать в Зельве!



А сохранилась ли в Зельве хоть какая-нибудь память о том, о старом кирмаше? Да, и, признаться, совершенно неожиданная! В книге «Архiпелаг Сапегаў» (2002) Валентин Дубатовка высказал и дельно обосновал смелое предположение о том, будто нынешняя Троицкая церковь в Зельве, что стоит рядом с бывшим Рынком, — это не что иное, как бывший театр Сапег, в котором некогда давались представления как для гостей владельцев Зельвы, так и для посетителей знаменитого кирмаша. Умирая, князь Александр Михал Сапега на смертном одре повелел своему сыну Франтишеку перестроить театр в католическую каплицу (сохранился текст завещания), что и было исполнено. Каплица впоследствии стала костелом. Последний сгорел в 1866 году, но его не стали восстанавливать — переделали в церковь в «русском» вкусе. А вот внутри ее, в алтаре, до сих пор сохранились загадочные перегородки и переходы — не иначе как бывшие актерские гримерки?.. И потом, колоннады в интерьере какие-то ну уж совсем странные для храма...

Впрочем, воистину неисповедимы пути житейские что у зданий, что у людей. И в этом лишний раз убеждаешься, вспоминая судьбу Ларисы Гениюш (1910 — 1983) — поэта «з ласкi Божай», человека «з беларускай учэпістай гліны і з рабра прынямонскiх вярбiн». К Зельве она имеет самое непосредственное отношение, в ограде церкви ей поставлен памятник. Но это — уже совсем другая история…

27 мая 2019 г.

В обрамлении озер и на развилке дорог, что идут от Минска к Полоцку и Витебску (М3 и Р46), уютно расположился районный центр Лепель. В этом году ему исполняется 580 лет. Возможно, его название пошло от слов «лепей», «лепный» (в значении — «лучший, красивый»). Не исключено также, что в основе имени Лепеля лежит балтское слово «лепель», обозначающее так называемую «кубышку малую» — реликтовое растение с желтыми цветками, которое и сегодня можно встретить на мелководье Лепельского озера. Увидеть этот город приглашаем в нашей экскурсии "Бенефіс Знаўцы з Глебам Лабадзенкам: "Мова Нанова запрашае да Барадуліна і Быкава" (Менск — Лагойск — Бабцы — Лепель — Арэхаўна — Вушачы — Селішча — Бычкі) https://viapol.by/assembly/6.3.htm



Это озеро — подлинная драгоценность города. Прозрачное, глубокое (наибольшая глубина достигает около 34 м!), оно протянулось в длину почти на 8, а в ширину — на 2 км. Его береговая линия извилиста, причудливо изрезана множеством заливов и полуостровов и выходит прямо к Полоцкому шоссе, откуда открывается незабываемая панорама недвижимой водной глади. Особенно красиво озеро весной и осенью, окутанное густыми молочно-белыми туманами. Серебром переливается оно в светлые лунные ночи. Вот потому, возможно, и назвали его местные жители Белым, а позже то же имя дали прилегающим деревням: Белая, Беленица.

Из деревни Белое и вырос нынешний районный центр. Однако его местоположение определилось отнюдь не сразу. Поначалу он возник у противоположного, западного берега озера — там, где сегодня находится деревня Старый Лепель, которой предшествовало поместье Лепель, или Лепля. Это поместье, располагавшееся на острове, в 1439 году (первое письменное упоминание о Лепеле), в период правления великого князя литовского Сигизмунда Кейстутовича, его сын Михаил передал в дар Витебскому костелу. Позже, в 1541 году, поместье отошло к Виленской катедре.



Во время долгой и кровопролитной Ливонской войны (1558—1583) в Лепле появился деревянный замок с постоянным, хорошо вооруженным гарнизоном. В 1563 году он был занят и сожжен войсками Ивана Грозного, захватившими одновременно и Полоцк. Неприятель оставил здесь свой значительный гарнизон, который, однако, вскоре был разгромлен гетманом великим литовским Миколаем Радзивиллом Рыжим.



По указу короля и великого князя Сигизмунда ІІ Августа деревянный замок в виде прямоугольника с угловыми башнями в 1568 году восстановили, для чего были брошены силы из соседних королевских владений. В замке разместился гарнизон из сотен конников и пехотинцев. Севернее цитадели, отделенное от нее глубоким и широким рвом, заполненным водой из озера, расположилось «место» Лепель.

Со временем за этим поселением закрепилось название Старый Лепель. В 1586 году его купил Лев Сапега и основал в пяти километрах от города у деревни Белое новое местечко, которое получило имя Нового, или Белого, Лепеля. В Новый Лепель был перенесен торговый центр; там же возвели замок, церковь, костел. Старый Лепель тем временем пришел в упадок, постепенно превратился в деревню, сегодня напоминающую нам о том, откуда начинался некогда город, в котором теперь живет 18 тысяч человек.



Льву Сапеге Лепель принадлежал почти четверть века, после чего щедрый фундатор и меценат решил передать город, а в придачу к нему и еще несколько сел в Полоцком воеводстве виленскому монастырю бернардинок. Таким образом Лепель почти на 200 лет стал церковновладельческим местечком. В 1805 году он по указу императора Александра І был изъят из монастырских владений, получил статус поветового города. А в 1852 году ему даже был дан собственный герб — «Погоня», коим город пользуется и ныне.



Войны и пожары не щадили Лепель. До наших дней в нем уцелели лишь два памятника архитектуры: каменный костел Cв. Казимира, возведенный в 1876 году в стиле позднего классицизма, и деревянная Пятницкая церковь (1868). Кстати, оба памятника стоят на тех же самых местах, где находились их предшественники — католическая и православная святыни, заложенные Львом Сапегой еще четыре века тому назад.



Листая страницы прошлого Лепеля, нельзя не упомянуть и о том, что в 1830-х годах здесь жил и работал белорусско-польский поэт, фольклорист, переводчик Ян Чечот. В Новогрудской доминиканской школе он познакомился и на всю жизнь подружился с Адамом Мицкевичем. Вместе они приехали в Вильню в 1815 году. Недостаток средств для учебы вынуждает Чечота устроиться на работу в Управление радзивилловскими имениями, но он продолжает посещать лекции в Виленском университете, пишет стихи. Вместе с Адамом вступает в студенческое общество филоматов, проповедовавшее вольнолюбивые идеи. После ареста филоматов царскими властями Чечот был осужден и сослан на Урал.

10 лет спустя он возвращается на родину. В Лепеле устраивается секретарем канцелярии инженерного управления при Березинской водной системе, соединившей в 1805 году Днепр с Западной Двиной. Здесь собирает он фольклор, готовит два сборника наднеманских и наддвинских песен, выпускает книгу «Сельские песни из-под Немана и Двины», поместив в ней свадебные, купальские, дожинковые и другие обрядовые песни.

Умер Чечот в 1847 году в Друскениках. Смерть «старого друга» отозвалась острой болью в сердце поэта-изгнанника Адама Мицкевича, который еще на заре их общей юности посвятил Яну Чечоту такие строки: «Хто ж пакажа лепш, чым Янка, у вершы шылераўскi спрыт?»

23 мая 2019 г.

Расположившись на границе двух районов (Мядельского и Сморгонского) и двух областей (Минской и Гродненской), эти два озера, соединенные друг с другом рекой-протокой Смолка, собрали вокруг себя удивительно красочные пейзажи и любопытные своей историей, примечательные эффектными архитектурными памятниками населенные пункты: Вишнево, Засвирь, Шеметово. Прогуляемся по их старинным улицам. А посмотреть на маршруте эти места приглашаем 28 июля на экскурсии «Голубое ожерелье Нарочанского края» https://viapol.by/assembly/4.1.htm (Мядель — оз. Нарочь — д. Нарочь — "Голубые озера" — Засвирь — Шеметово)

ВИШНЕВО


Вишнево — родина известного композитора-симфониста, скрипача, дирижера, критика, музыкального деятеля Мечислава Карлóвича (1876—1909). В феврале этого года исполнилось 110 лет со дня его трагической гибели в Татрах, куда Мечислав — ко всем своим талантам еще и страстный альпинист, и фотограф-художник — отправился снимать заснеженные горы… А родился он в семье популярного в научной среде лингвиста, этнографа, фольклориста, музыковеда Яна Карловича (1836—1903), который в 70—80-х годах XIX столетия жил и работал в Беларуси, преподавал музыку в Вишневе, собирал народные сказки, песни и другие фольклорно-этнографические материалы.

Долгие годы Ян Карлович переписывался с Элизой Ожешко, Адамом Гуриновичем, Александром Ельским, дружил с Франтишеком Богушевичем, которому помог издать в Кракове сборник поэзии «Дудка беларуская» (1891) и рассказ «Тралялёначка» (1892) . В свою очередь Богушевич, занимаясь адвокатской практикой, одно время исполнял обязанности опекуна вишневского имения, которое досталось Яну Карловичу как приданое его жены Ирены, урожденной Сулистровской.

Большой и уютный дом Карловичей, увы, не сохранился — разрушен в Первую мировую войну. Стоял он на берегу Вишневского озера в окружении оранжерей, цветников и большого, частично уцелевшего доныне парка. Современники недаром называли этот дом «таинственным», «сказочным»: в нем царила возвышенная атмосфера искусства, устраивались музыкально-литературные вечера, бывали именитые гости…



В нем же прошли детские годы Мечислава. В этот дорогой ему родительский дом он приезжал, уже став известным композитором. Подрастая в семье, где ценились белорусское слово, песня, история народа, Мечислав Карлович впоследствии отдал должное краю, в котором появился на свет, в своем творчестве: в симфоническом триптихе «Извечные песни» (1906) и, особенно, в «Литовской рапсодии» (1906) он использовал несколько примеров белорусского музыкального фольклора.

Карловичи были ревностными прихожанами здешнего костела Св. апостола Иуды Тадеуша (Фаддея). Построенный в 1811—1820 годах в стиле классицизма, храм располагается на холме, в окружении кряжистых деревьев, и словно парит над древним селом, покоряя своим живописным обликом. У костела отличные пропорции. Его фасад решен в виде четырехколонного дорического портика с треугольным фронтоном, под которым идет фриз из триглифов — прямая цитата из наследия античной классики.

Интерьер святыни также выдержан в дорическом ордере. Тут повсюду глазу открываются колоннады: четырехколонный главный алтарь и два двухколонных боковых; приземистая колоннада, над которой располагаются во всю ширину костела хоры при входе (на них ведет витая лестница). В подземелье находится замурованная в 1939 году крипта фундаторов храма Сулистровских, из рода которых происходила мать Мечислава.

ЗАСВИРЬ

Обогнув озеро Свирь и оказавшись уже за поселком Свирь, которому ранее на этих страницах был посвящен отдельный рассказ (https://planetabelarus.by/publications/ozernoe-mestechko-svir/), приозерная дорога вплотную подходит к Зáсвири. В начале ХVІІІ века сюда прибыли монахи кармелиты. Имение Засвирь им подарили Крыштоф и Ядвига Зеновичи. На их же средства в 1714 году был выстроен каменный храм во имя Св. Троицы, а затем появился и монастырь.



Фасад костела обрамлен двумя массивными башнями, а между ними помещается высокий аттик с треугольным фронтоном. Вход — и в этом характерная особенность костела — оформлен полукруглым предбрамьем с узкими отверстиями-бойницами, что придает храму подобие рыцарского замка. Лишь утонченный рисунок фигурных завершений башен, абрис лучковых окон над входом и на боковых фасадах воспринимаются как явно барочные элементы этой аскетичной постройки, выдержанной в стилистике так называемого «сарматского» барокко.



С северной стороны к костелу примыкают сакристия и фрагменты былого монастыря, который вместе с храмом прежде формировал замкнутый внутренний дворик. За костелом находится небольшое немецкое кладбище времен Первой мировой войны. Камерный ансамбль кармелитской обители, поставленный на пригорке у лесной опушки, воспринимается сегодня как сказочная декорация минувшего, органично вписанная в природный ландшафт.



ШЕМЕТОВО

Едва отъедешь от Засвири, как при дороге появляется эта старинная усадьба — прежде ее именовали Шеметовщизна и Шеметовщина. Сооружения некогда роскошного дворцово-паркового ансамбля дошли до наших дней в «редакции» последних владельцев Шеметова — помещиков Скирмунтов. А это конец ХIX — начало ХХ столетия.

Парковые композиции с многочисленными прудами и каналами доныне занимают весьма внушительную, около ста гектаров, территорию, создавая то чудесное природное обрамление, на фоне которого доминирует поставленный на искусственном холме костел.



Сначала это была каплица, возведенная в камне в 1816 году как фамильная усыпальница уже знакомого нам по Вишневу рода Сулистровских, а затем Скирмунты, к коим перешло имение, переделали каплицу в костел, освященный заново в 1904 году. С той поры в нем хранится икона Богоматери Неустанной Помощи: это — список с чудотворной иконы ХV века восточного образца, которая происходит с острова Крит и находится ныне в римском храме Св. Альфонсо, был подарен здешнему костелу Казимиром Скирмунтом.





Рядом со святыней стоит массивная деревянная двухъярусная звонница. Густой и мелодичный звук ее колоколов слышен далеко окрест — он словно обволакивает холм, вокруг которого расположились разной степени сохранности фактурные постройки из бутового камня и красного кирпича (плебания, кузница, амбар, винокурня).



Главная двухкилометровая аллея, приподнятая над прудами, минуя костел и перепрыгивая через каналы, ранее устремлялась к господскому дому. Теперь она, к сожалению, лишена динамики притяжения этого композиционно-смыслового ориентира: живописный вместительный деревянный дворец, крытый ломаной гонтовой крышей и поставленный на высокий каменный цоколь, с портиками и широким пандусом, был сожжен в 1943 году — усадьба осиротела…



И все-таки «ёсць чары ў забытым, старадаўным» — невольно вспоминается на прощание строка из «Тэрцын» Максима Богдановича. Волшебная поэзия старинных усадеб... Она теряется, блекнет при словесном переложении. Ее пленительные звуки оживают то в шорохе палых листьев, то в тихой беседе могучих крон кряжистых деревьев, то в таинственном молчании прудов — посреди разнеженных пейзажей унесенной временем эпохи.

20 мая 2019 г.

Полоцко-Виленский шлях — одна из древнейших дорог Беларуси. Со времен Средневековья связала она Полоцк и Вильню, чья первостепенная роль в белорусской истории и культуре неоспорима. Это обстоятельство и обусловило особенную значимость дороги, которую в прошлом называли то шляхом, то гостинцем, то трактом, присовокупляя к этим словам громкие имена — Ольгерда, Витовта, Батория... Сколько интереснейших мест и замечательных людей собрал вокруг себя Полоцко-Виленский шлях! Наследником его исторической славы является ныне шоссе Р45/103 Полоцк — Вильнюс. В нескольких километрах от этого шоссе, среди живописных озер, расположился уютный агрогодок Камаи — в прошлом имение, местечко, известное с начала ХVІ века.


С 1592 года Камаи принадлежали Яну Рудомине-Дусяцкому (1543—1621), воеводе браславскому. На его средства здесь был сооружен в 1606 году костел Св. Иоанна Крестителя. Располагается он на бывшей Рыночной площади, а перед ним стоит каменный крест, высеченный, как полагают, в ХV — ХVІ столетиях из монолитного гранитного камня-валуна красного цвета.



Высота этого креста более двух метров, длина горизонтальной поперечины около метра. Вертикальная часть креста имеет четырехгранную форму. В средокрестии устроена треугольная ниша для распятия. На тыльной и частично фасадной плоскостях креста сделаны надписи латинским шрифтом более позднего, нежели сам крест, происхождения, значительно поврежденные и, к сожалению, до сих пор не расшифрованные.

За этим каменным крестом, в обрамлении стены из бутового камня, предстает храм, напоминающий собой скорее крепость. От этого памятника веет истинно романской мощью! И это тем более удивительно, что строился он, как уже было сказано, в начале ХVІІ, а перестраивался вплоть до ХІХ века. Низкорослый, кряжистый, широко расставивший по углам свои башни с бойницами, он кажется вросшим в землю исполином. Этот памятник оборонительно-культового зодчества соединяет в себе черты архитектуры готики, ренессанса и барокко.



Изначально костел строился как трехнефная базилика, расчлененная внутри четырьмя мощными столбами. Судя по натурным обследованиям, он был задуман как четырехбашенный. Но в процессе строительства от двух башен со стороны апсиды отказались. Более того, его первоначальный облик был изменен после сильного пожара, пережитого храмом в середине ХVІІ столетия. Тогда обвалились своды и были разобраны внутренние столбы. Позже достроили хоры, а с южной стороны — каплицу с криптой, что существенно изменило внешний облик храма, придав ему подчеркнутую асимметричность.



Сегодня это — двухбашенный и двухзальный костел со стенами двухметровой толщины, прорезанными высокими арочными оконными проемами. Главный вход в святыню решен в виде арки. Фасад завершает треугольный ренессансный щипец с полуциркульными нишами и круглыми бойницами. По углам храма устроены две мощные цилиндрические башни, также снабженные бойницами, что позволяло вести огонь на ближние и дальние дистанции. Как воспоминание о многочисленных войнах, которые не обошли Камаи, в стены главного фасада и башни в середине ХVІІ века, по распоряжению сына фундатора, Петра Рудомины, были вмурованы ядра от пушек.



Так — сурово и воинственно — выглядит храм снаружи, а внутри его царит совсем иное настроение. Интерьер украшен росписями, исполненными в технике гризайль. Основной мотив росписей — акантовая ветвь, сплошным ковром оплетающая картуши и медальоны с монограммами и символами. Плафон основного помещения храма представлен в виде рамы, вокруг которой вьются гирлянды из плодов и цветов.

В костеле четыре резных деревянных алтаря первой половины ХVІІІ столетия. Центральный двухъярусный алтарь решен в виде коринфской колоннады, в которой установлены деревянные скульптуры апостолов Петра и Павла. В центре помещена икона Богоматери с младенцем, датируемая ХVІІ веком и почитаемая чудотворной.

Ордерные элементы алтаря раскрашены под мрамор, что в сочетании с позолотой орнаментальной резьбы и полихромной скульптурой создает интенсивную по колориту, приподнятую, праздничную атмосферу внутри храма. Так искусство барокко в интерьере на высокой эмоциональной ноте завершает суровый рассказ, начатый готико-ренессансным экстрьером святыни.



Это волнующее повествование дополняет орган начала ХХ столетия, оформленный гирляндами, скульптурами ангелов, изображениями музыкальных инструментов. В свое время на этом инструменте начинал путь в большое искусство Бронислав Рутковский (1898—1964)– замечательный органист, дирижер, профессор музыки, музыкальный критик, обладатель высокой награды — ордена Серебряного Креста Виртути Милитари.

Он родился в Камаях, учился музыке в Петербурге и Париже. Был органистом кафедрального костела Св. Яна в Варшаве, давал концерты органной музыки, возглавлял польский Союз органистов и хормейстеров. Его именем названы зал Краковской государственной музыкальной школы и улица древней столицы Польши. Незадолго до смерти, в 1963 году, маэстро посетил свою малую родину. Камайцы хранят о нем самые теплые воспоминания. В костеле в его честь открыта мемориальная доска (2008), а парк перед святыней носит его имя.

Памятной доской увековечен в древних стенах и Казимир Свояк (Константин Степович, 1890—1926) — общественный деятель, поэт, ксендз, служивший в камайском костеле в 1915 году.



Костел буквально перенасыщен историко-культурными ценностями: только в государственном реестре их числится около 120! Это и алтарная икона Божией Матери Ченстоховской (ХVII ст.), и картина «Иисус и сирота» (1890-е гг.) кисти известного художника Альфреда Ромера (1832—1897), и реликварий с мощами святых, и крипта, где находятся захоронения ошмянских маршалков… Впрочем, все это лучше увидеть собственными глазами в сопровождении подробных комментариев ксендза Яцека Хутмана. И конечно же, под аккомпанемент старинного органа, чей голос и сегодня звучит мощно и вдохновенно…

5 мая 2019 г.

5 мая 1819 года — ровно 200 лет тому назад! — в Убеле родился Станислав Ян Эдвард Казимир Монюшко — композитор, дирижер, основоположник польской и белорусской оперы. Сегодня в Смиловичах открывается Музей Монюшко — музыкальная гостиная и два экспозиционных зала. А мы — в Виаполе — в Концертном зале «Верхний город» в Минске уже 4 года каждую пятницу знакомим всех туристов с творчеством Станислава Монюшко во время музыкальной миниатюры «Монюшко встречает гостей» — во время Обзорной экскурсии по Минску.

УБЕЛЬ


Фольварк Убель (неподалеку от деревни Озерный) с 1815 года принадлежал Чеславу Монюшко. Оставив военную службу, он поселился здесь с женой Эльжбетой, урожденной Моджарской (она приходилась правнучкой армянину из Турции Ованесу Маджаранцу (Яну Маджарскому), наладившему для Радзивиллов производство знаменитых «слуцких поясов»). 5 мая 1819 года — ровно 200 лет тому назад! — у них в Убеле родился сын Станислав Ян Эдвард Казимир Монюшко — композитор, дирижер, основоположник польской и белорусской оперы.



В этот оазис детства Станислав будет возвращаться вновь и вновь — в мыслях и наяву. Уже будучи европейской знаменитостью, он побывает тут в последний раз в 45-летнем возрасте.

Две акварели Наполеона Орды запечатлели трогательный облик небольшого фольварка — с фасадной и тыльной сторон усадебного дома. В «фасадном» рисунке прописаны все мельчайшие детали композиции. Отмечен и рослый тополь, посаженный, согласно семейному преданию, рукой композитора. Частично уцелела подъездная дорога к усадьбе, но, увы, не она сама...



В 1966 году в Убеле открыта стела, на которой значится памятная надпись в честь С. Монюшко и воспроизведено нескольких нотных тактов из оперы «Галька». В средней школе деревни ровно 50 лет тому назад открыт музей С. Монюшко — до сих пор он является единственным в мире!

Опера «Галька» уже в наше время была представлена публике в 25 странах — даже в Мексике, на Кубе, в Японии… В Токио есть Институт славянской культуры имени С. Монюшко. В Беларуси небольшие сочинения Монюшко исполняются в различных концертах. А в 2013 году Музыкальный дом «Классика» поставил одноактную оперу Монюшко «Verbum Nobile» («Честное слово»). Написанная в Варшаве, она в Беларуси никогда ранее не звучала.

СМИЛОВИЧИ



В 1791 году владельцем имения Смиловичи (ныне это городской поселок на реке Волме) стал Станислав Монюшко (1734—1807), воспитанник Виленского университета, человек незаурядных талантов: он и арендатор, и эконом, и ростовщик, и судья военного трибунала… В общем, один из богатейших людей в крае, да к тому же еще и отец 16 детей, из которых 10 дожили до зрелого возраста... Дворец, построенный им в Смиловичах в начале ХIХ века, был со временем превращен его сыном Казимиром в эффектное неоготическое двухэтажное сооружение с романтичной, завершенной зубцами башней, которую прорезали живописно декорированные оконные проемы.



Ученый и страстный библиофил, работавший в области народного образования, Казимир Монюшко был еще и художником, и архитектором, а главное — душой семьи. В его гостеприимный смиловичский дом нередко наведывался племянник, сын брата Чеслава, — Станислав, названный так в честь знаменитого деда, будущий великий композитор, а на ту пору — белокурый, угловатый подросток. Пройдут десятилетия, и впечатления юности возродятся в его музыкальных творениях.



Слушая третий акт оперы «Страшный двор» — вершины композиторского дарования С. Монюшко, мы уловим в звуках полонеза пение старинных часов… Да-да, тех самых, что будили своим серебряным звоном таинственную тишину залитого лунным светом дома дяди Казимира в Смиловичах…





Перестройки этого усадебного дома-дворца продолжались, уже при Ваньковичах, вплоть до 1900 года, когда вступил в свои права стиль модерн и благодаря ему здание обрело элегантный облик и усложненный силуэт. Старинное родовое гнездо воплотило в себе ни много ни мало труд трех поколений родов Монюшко и Ваньковичей.



Говоря о Смиловичах, разумеется, нельзя не упомянуть и об еще одном знаменитом имени. В 1893 году здесь в семье портного Залмана (Соломона) Сутина родился десятый ребенок — сын Хаим. Он прожил пятьдесят лет и вошел в число величайших мастеров изобразительного искусства ХХ века. Определяя стиль его живописи, искусствоведы именуют ее «волшебным реализмом». Среди почитателей таланта Хаима Сутина были Модильяни, Пикассо, Шагал, Чаплин… В смиловичском Центре детского творчества действует музей Хаима Сутина (экспозиция была создана в 2008 году).

ЧЕРВЕНЬ

Прежде чем «назначить» Игумень районным центром, советские власти в сентябре 1923 года поменяли ему имя. Президиум ЦИК БССР решил: «Переименовать город Игумень в город Червень, о чем сообщить вышестоящим органам Союза ССР». Для нового имени взяли название летнего месяца июня (по-белорусски — «чэрвень»). Более того, оказалось, что и стоит-то город не на реке Игуменке, как это было испокон веку и в чем искренне были уверены поколения игуменцев, а на реке… Червенке. Как говорится, менять так менять!

А вот зачем менять — станет ясно, когда мы вслушаемся в написанные более полутора столетий тому назад слова Павла Шпилевского, чье детство прошло в этих местах.

«…Игумень получил начало от женского монастыря, построенного греческой игуменьей из Афонской горы; в каком месте был этот монастырь — не сказывают определенно; одни думают, что там, где ныне церковь, вследствие чего говорят, будто до сих пор под церковью сохранилось подземелье с каменными стенами, в котором спрятаны медные изображения двенадцати апостолов; другие замечают, что монастырь этот построен был на месте нынешнего глухого озера… тут уж является целая легенда, будто на этом месте некогда существовало какое-то поганское болванище (то есть идол), к которому собиралось много народа…»

Оборвем эту цитату большого охотника и мастера рассказывать легенды да предания и зададимся риторическим вопросом: можно ли было из города с таким родословием делать советский районный центр?! Вот почему Игумень уже почти сто лет является Червенем!



«Историческими воспоминаниями Игумень очень беден», — утверждал все тот же Павел Шпилевский, и с этим нельзя не согласиться. В самом деле, очень долго это был небольшой, сплошь деревянный и порядочно грязный городок, внимание на который письменные источники обратили в 1387 году. Войдя в состав Российской империи (1793), местечко превратилось в поветовый центр Минской губернии. В таком же качестве (с заменой слов «повет» и «губерния» на «район» и «область») он пребывает доныне, насчитывая теперь около десяти тысяч жителей.

В Игумене в семье губернского секретаря родилась Мария Мекота (1869—1896) — мать классика белорусской литературы Максима Богдановича. О ней, как и о других славных людях Червенщины, повествует экспозиция местного краеведческого музея. Интересные достопримечательности сберегают и окрестности Червеня…

29 апреля 2019 г.

В продолжение разговора о Поставах стоит заметить, что историческое и архитектурное наследие этого города не исчерпывается только ансамблем бывшей Рыночной площади. Знамениты Поставы и дворцом Тызенгаузов (в русскоязычных источниках их чаще именуют Тизенгаузами), заключенным в свое время в объятия чудесного парка. По этой былой графской резиденции мы сейчас и прогуляемся… А летом приглашаем в Поставы на экскурсии 14 июля и 9 августа «Былое в волшебном зеркале озер» (Будслав — оз. Нарочь — Поставы — Камаи — Лучай) https://viapol.by/assembly/1.9.htm


ПРОДОЛЖАТЕЛЬ ДЕЛА ПОДСКАРБИЯ

Во второй половине ХVIII столетия, одновременно с застройкой Рыночной площади, в местечке возводились три фабрики и дворец. Фабрики были остановлены сразу же после отстранения от дел Антони (Антония)Тызенгауза, попавшего в немилость к королю Станиславу Августу Понятовскому (это случилось в 1780 году), а уже три года спустя от них остались лишь развалившиеся, непригодные для эксплуатации здания поблизости от дворца да «паперня» при реке Мяделке, которую позже, уже во второй половине ХІХ века, переделали в водяную мельницу. Это здание сохранилось у пруда, сейчас оно обновлено — в нем Дом ремесел «Стары млын».

Что же касается дворца, то его строительство, так и не законченное Антони Тызенгаузом, завершал в первой половине ХІХ века граф Константин Тызенгауз, которому не суждено было лицезреть своего знаменитого родича, ушедшего из жизни за год с небольшим до рождения внучатого племянника. Тем не менее Константин, будучи в зрелых летах, решил установить в гродненском Фарном костеле памятник, достойный своего великого предка, однако сей замысел он не успел осуществить. Умирая, завещал сделать это сыну Райнольду, но и тому это не удалось. И лишь племянник Константина Тызенгауза — Константин Александр Пшездецкий довел-таки дело до конца — памятник получился на славу!



Родился Константин Тызенгауз в местечке Желудок под Щучином — там, где в фамильном склепе Тызенгаузов обрел вечный покой опальный реформатор и где первоначально был похоронен сам Константин (впоследствии его прах был перенесен в имение Рокишки в Литве) . Получив образование в Варшаве и Виленском университете, он в свои 26 лет, во время войны 1812 года, сражался на стороне Наполеона в корпусе военного министра Великого герцогства Варшавского князя Юзефа Понятовского. Остепенившись после политических передряг, уволился со службы и в 1814 году приехал в Поставы, которыми владел без малого сорок лет!

ДВОРЕЦ И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

При Антони Тызенгаузе на месте нынешнего дворца успели построить только два каменных флигеля. Главное же здание графской резиденции едва поднялось с фундаментов. Но к началу ХІХ века оба флигеля пришли в полное запустение, и Константин Тызенгауз не счел нужным восстанавливать эти полуразрушенные сооружения, а вместо них возвел новый просторный дворец в стиле классицизма.





П-образная одноэтажная резиденция со стороны внутреннего двора была замкнута хозяйственным корпусом, а главным фасадом — обращена к улице. Боковой фасад — лицом к местечку — украсился монументальным шестиколонным портиком тосканского ордера и задумчиво смотрел на обширный цветник в парке. Разнообразные элементы, взятые из классицистического арсенала, придавали дворцу подчеркнутую декоративность. Сегодня великолепное, отлично отремонтированное здание отдано под больницу. А в былых дворцовых подвалах в 2014 году открылся музей, экспонаты которого рассказывают о природном, историческом и культурном своеобразии края, тесно связанного с родом Тызенгаузов.



На восток от дворца в ХІХ веке был разбит чудесный пейзажный парк, включивший в себя реку Мяделку с ее живописными прудами. Другой парк, более ранний и регулярный по своей планировке, визуально ограждал графскую резиденцию от местечка и был очерчен по бокам широкими каналами, выходящими из Круглого озера. Устройством этих парков «безмолвная громада камней холодных» была превращена в респектабельный дворцово-парковый ансамбль — родовое гнездо, приют душевного покоя, где жили, «страницы дней перебирая», копя фамильные предания, поставские графы Тызенгаузы…

В стенах дворца Константин, известный орнитолог, собрал уникальную коллекцию: в его домашнем музее были чучела около трех тысяч птиц и большая коллекция высушенных птичьих яиц. Им же был устроен зоологический сад «заморских» птиц, на содержание которых орнитолог не жалел ни средств, ни времени. Зимой птицы жили в оранжерее, где хозяин Постав весьма успешно и с большой выгодой для себя выращивал арбузы, виноград, персики...



Работы Константина Тызенгауза публиковались в научных журналах Польши, Франции, Германии… Перу потомка подскарбия принадлежат многочисленные статьи и пять монографий. В свое время широко был известен его трехтомный труд «Всеобщая орнитология, или Описание птиц всех частей света» (1843–1846).
Будучи учеником известного художника Яна Рустема (1762–1835), Константин Тызенгауз проявил себя и в живописи. В Поставах он создал ценную картинную галерею и библиотеку, содержавшую книги по орнитологии, а также редкие памятники польской письменности и собрание гравюр; положил начало семейному архиву. Наконец, активно занимался он и общественной деятельностью: основал в Вильне глазную лечебницу.



По смерти Константина Тызенгауза его сын Райнольд (1830–1880) передает в 1856 году орнитологическую коллекцию в Виленский музей древностей, а богатую картинную галерею (в ней было более 60 полотен), собранную отцом, оставляет в Поставах. Райнольда не привлекала карьера ученого — он стал промышленником. Вместе с тем на досуге писал разного рода трактаты, приводил в порядок фамильный архив, считая это своим семейным долгом.

Райнольд ушел из жизни в 50 лет — и на нем почил в бозе род Тызенгаузов, 160 лет владевших Поставами. Так завершилась здесь целая эпоха…