21 декабря 2018 г.

Адам и Марыля… Ровно двести лет тому назад родилась эта любовь, соединившая два сердца и два имени — Адам и Марыля… Соединившая их в веках!

Палiлiся мае слёзы, як дождж чысты i краплiсты,
На маленства, што было анельскiм, сельскiм,
На юнацтва час мой шумны, неразумны,
А таксама на век сталы, век няўдалы:
Палiлiся мае слёзы, як дождж чысты i краплiсты...
А. Мицкевич


Какой же она была, юное вдохновение будущего гения поэзии? Разные мемуаристы, расходясь в деталях, единодушно признают, что Марыля Верещака была незаурядной, исключительной женщиной своего времени. Гармоничная, веселая, мечтательная, она к тому же была наделена от природы живым умом, получила хорошее образование, знала французский, итальянский, немецкий языки, прекрасно пела и играла на фортепьяно собственные обработки белорусских народных песен, хорошо разбиралась в литературе.

Казалось бы, поначалу, с первого взгляда, она не произвела на Адама сильного впечатления, но потом… Он был сражен в самое сердце! Да и Марыля отнюдь не осталась равнодушной к вниманию этого юноши «с черной шевелюрой, с глазами то голубыми, то зелеными, то темными и блестящими», которого сразу же взяла под свою опеку, ибо сердцем почувствовала, кем ему суждено стать в будущем.



С каждым его приездом прогулки по окрестностям Тугановичей становились все более продолжительными. Марыля и Адам любили сидеть на берегу речки Сервечи, слушать голос мельниц, бывали в соседних деревнях и фольварках, на Свитязи. Приходили к камню у деревни Карчова, что доныне прячется в овраге и в народе именуется «камнем филаретов»: около этого каменного исполина собирались «любители добродетели», или по-гречески «филареты», — члены вольнолюбивого студенческого общества, к которому принадлежал и Адам.



Все это позднее найдет отражение в ІV части поэмы «Дзяды» — поэмы любви, равную которой непросто сыскать в мировой литературе. Скрытые туманом времени, волнующие встречи Адама и Марыли в Тугановичах всплывут затем поэтическим парафразом в «Пане Тадеуше», когда рука Мицкевича будет живописать встречи героев поэмы Тадеуша и Зоси, рождая строфы ослепительной красоты.

Особенно часто молодые беседовали о литературе. Марыля с восторгом говорила о новых произведениях и поэтических направлениях, сознательно толкала Мицкевича на путь романтизма. Благодаря ей, признавался он позже, в Тугановичах над ним разбился «стеклянный шар, наполненный поэзией». Постепенно обыкновенная юношеская увлеченность перешла в «вулканическое чувство».

В парке стояла беседка, укрытая шестью растущими из одного корня липами, словно по волшебству вставшими в круг. В ней часто шептались Марыля и Адам в лунные вечера, засиживаясь допоздна. Об этих деревьях не раз вспомнит поэт на чужбине, обращаясь к ним как к «друзьям своим старым» и вопрошая их, живы ли они еще. На этот вопрос сейчас можно ответить так: от старых лип до наших дней осталось немногое... Печаль-кручина, по-белорусски — туга, сжимает сердце, когда бродишь по Тугановичам, приближаясь к тому месту, где стояла «беседка Марыли», названная поэтом «колыбелью счастья и могилой».



...Над их любовью сгущались тучи. Могли ли всерьез воспринимать родные Марыли в качестве ее жениха магистра философии, который имел поэтическую душу и землю где-то там, на Парнасе? Тем более что на жизненном горизонте семейства Верещаков ясно обрисовалась фигура богатого молодого красавца графа Вавжинца Путткамера. Обеспокоенный успехом Мицкевича, он удвоил усилия. Наконец Марыля дала согласие стать его женой. Их бракосочетание состоялось в феврале 1821 года — и повергло поэта в отчаяние, грозившее перерасти в самоубийство...

И все-таки судьбе было угодно, чтобы из-под пепла этой страсти проросли редкостной красоты цветы той любовной лирики, благодаря которой Мицкевич остался в памяти потомков как Чародей поэзии. Его алмазный талант получил свою огранку тут, в Тугановичах. Воспоминание об этом романтическом чувстве он пронесет через всю жизнь. Оно, это чувство, будет вдохновлять его лиру, рождая ее божественные, бессмертные звуки...

Пройдут годы, и признанный мэтр литературы, обремененный семейными заботами, познавший вкус славы, напишет Игнату Домейко из швейцарской Лозанны, где его — уже, пожалуй, в последний раз — коснулось крыло вдохновения: «Часто нападает тяжелая тоска по Литве, и все время вижу во сне Новогрудок и Тугановичи». Так образ Марыли слился для поэта с образом Родины — «земли Новогрудской»…

Закончив в Париже свою главную поэму, он женится на Целине Шимановской, с которой познакомился в Москве в 1828 году, когда она была еще совсем девочкой, дочерью польской пианистки-виртуоза и композитора Марии Шимановской. Через год свою первую дочь он назовет Марией, но не в память о знаменитой бабушке. В память о Марыле, чей медальон будет у него на груди до конца дней его...

Марыля переживет и поэта, и мужа. Она будет похоронена в 1863 году у стен костела в Беняконях, что в Вороновском районе, у самой границы Беларуси и Литвы. Прах Мицкевича обретет вечный покой среди королевских гробниц на краковском Вавеле.

Вот мы и подошли к концу жизненного пути нашего героя. Но — не будем торопиться! Ведь «шлях Мицкевича» выведет нас сейчас к началу начал...

Экскурсия "Веков минувших великаны (Адам Мицкевич)". Маршрут СБ-3.1: Вольно — Заосье — Городище — оз. Свитязь — Новогрудок https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Продолжение следует

15 декабря 2018 г.

В сладком плену легенд.
Поведать о колдовских красках, звуках, запахах Свитязи, не прибегая к волшебству мицкевичских строф, — непосильная задача.

Мiж дрэў, бы ў вяночку, адкрыецца воку
Там возера Свiтязь, як дзiва.
Бы хтосьцi чысцюткую шыбу звысоку
Сюды апусцiў беражлiва.
А Мицкевич


Родились эти поэтические чары под пером 22-летнего Адама и были внушены ему неотразимой красотой здешних пейзажей. Сколько раз любовался он ими, часами просиживая на берегах Свитязи, слушая шепот ее волн! Волны по-прежнему ласкают белый песок, и он переливается жемчугом рифм мицкевичских баллад — «Свитязь», «Свитязянка», «Рыбка». В них все напоминает о возлюбленной Адама — Марыле Верещака, которую он делает родственницей русалок и наследницей легендарного князя Тугана.



Здесь впервые услышал он рассказ старого рыбака о возникновении озера в те далекие времена, «когда вода еще была молодой». Издавна бытовало тут множество легенд об озере, о затопленном на его дне Свитязь-граде, о русалках, живущих в хрустальных озерных водах. Наслушавшись этих рассказов, Марыля как-то раз во время прогулки по берегу озера воскликнула, обращаясь к своему спутнику: «Вот это поэзия! Напиши что-либо подобное».

Вчерашний виленский студент, занимавшийся стихосложением по канонам эпохи Просвещения, наказ возлюбленной воспринял сердцем — чувства станут теперь водить его пером. Предания, легенды, сказки о Свитязи, сложенные белорусским народом, Мицкевич отлил в безупречные стихотворные формы своих баллад, сделав опоэтизированный фольклор достоянием огромного числа читателей.



Как ни жаль, но простимся с очаровательным озером. И вскоре за Свитязью, у деревни Микуличи, свернем влево с Барановичского шоссе — через десяток километров окажемся в Воронче, бывшем имении последнего новогрудского воеводы, генерала литовских войск, кавалера орденов Св. Станислава и Белого Орла Юзефа Неселовского. Это о нем поэт скажет читателю: «Сто сорок егерей в его именье панском и сто возов сетей при замке Ворончанском…»

О большом и уютном деревянном дворце Неселовских с ломаной крышей, мансардами, портиками, густо увитыми зеленью, сегодня можно судить лишь по старым гравюрам и довоенным фотографиям. До неузнаваемости измененными дошли до нас некоторые постройки усадьбы. Но по-прежнему в Воронче можно увидеть усадебный парк и костел Св. Анны, заложенный в стиле классицизма в конце ХVІІІ века на средства старосты циринского Казимира Неселовского, приходившегося дядей Юзефу Неселовскому, погребенному в крипте храма в 1814 году в возрасте 86 лет. Забегая вперед, отметим также, что именно в этом костеле 1 января 1800 года была крещена будущая героиня нашего повествования — Марыля Верещака.



Жестокий нрав Юзефа, обидчика крестьян и мелкой шляхты, которая подала на него в суд и благодаря отцу поэта выиграла процесс, был хорошо знаком Адаму и нашел свое отражение в образе Призрака злого пана во ІІ части поэмы «Дзяды». В ворончанском костеле был крещен и Ян Чечот, коему выпала неожиданная роль редактора поэмы «Дзяды». Впрочем, по словам Игната Домейко, Ян Чечот был единственным, кому позволялось «бурчать на Адама, упрекать его и делать ему замечания».

Из Ворончи дорога, петляя, ведет в Цирин, лежащий над рекой Сервечью. Местечко это тоже принадлежало Неселовским, имело самоуправление и даже свой герб, дарованный королем Станиславом Августом Понятовским. Прежде была здесь униатская церковь, священником при которой состоял Иван Горбацевич, опекавший юного Адама. Ему поверял поэт тайны своего сердца. Его же упомянет он в балладе «Свитязь», и, как полагают литературоведы, Горбацевич станет прообразом Ксендза в ІV части поэмы «Дзяды», отразившей душевный разлад Мицкевича с миром после потери своей возлюбленной. В уста лирического героя Густава вложил поэт всю бурю страстей, бушевавших в нем самом…



А вспыхнуло пламя его первой любви-страсти неподалеку от Цирина — в Тугановичах. Это былое родовое гнездо Верещаков расположено вблизи деревни Карчово, на самой границе Брестской и Гродненской областей. Напоминанием об имении остался лишь полузаброшенный парк. Сюда Адам Мицкевич попал по приглашению Томаша Зана, который в Минской гимназии подружился с братьями Михалом и Юзефом Верещаками. В Тугановичи Адам часто наезжал в летние месяцы 1818—1820 годов — сначала из Вильни, где заканчивал университет, а затем из Ковны, где преподавал в гимназии.





Отсюда взяты прототипы многих его поэтических образов. По мнению литературоведов, на фоне тугановичской усадьбы и разворачиваются основные события в поэме «Пан Тадеуш». Стояла усадьба среди парка, в окружении беседок и прудов, взятая в кольцо кустами сирени, жасмина, акаций… Вместе с поэтом здесь бывали его друзья Томаш Зан, Игнат Домейко, Ян Чечот и другие. Здесь Мицкевич познакомился с Марылей Верещака, любовь к которой пронес через всю жизнь. Вот что поведал о ней родственник Верещаков, кузен Марыли — Игнат Домейко:

«Она не была красива в том смысле, какой вкладывают в это слово обычные люди: невысокая, круглолицая, с большими голубыми глазами и светлыми волосами; особенно чудными были ее губы и взгляд. Последний свидетельствовал о ее живом восприятии, определенном характере души и глубоком чувстве. Ее красота была не в форме, а в духе. Она, наверное, довела бы до отчаяния самого лучшего художника, который захотел бы передать в ней то, что было в ней действительно красивым и что в ней видел и понимал Адам».

Впрочем, о музе поэта поговорим подробнее в следующий раз.

Экскурсия "Веков минувших великаны (Адам Мицкевич)". Маршрут СБ-3.1: Вольно — Заосье — Городище — оз. Свитязь — Новогрудок https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Продолжение следует

20 ноября 2018 г.

«…Шляхетский старый двор
стоял в былые годы»
А Мицкевич


По выходе из Новогрудка, слева от дороги на Барановичи (Р5), прежде можно было увидеть лес Гнилица. Его не забыл упомянуть Адам, сочиняя свою мистическую балладу «Тукай, или Испытание дружбой»:
Над балотам дождж iмглiцца...
Прамiнулi ўжо Гнiлiцу
І Калдычаўскiя хвалi.


Мы вернемся еще к этим стихам — за Колдычевом, у фольварка Заосья, где родился поэт. А сейчас приглядимся к придорожному селу Зубково, упомянутому в четвертой главе «Пана Тадеуша». Ксендз Робак, заведя в корчме разговор о непобедимом императоре французов, роняет в души своих слушателей, коих потчует «табаком из Ченстохова», надежду на то, что «нетрудно москалей разбить с Наполеоном». Воодушевленные такой перспективой, они наперебой предлагают ксендзу свое гостеприимство…

Поэма «Пан Тадеуш» — самое известное произведение Мицкевича: она была переведена на 33 языка мира и многократно представлена своей остросюжетной фабулой как на театральной сцене, так и на киноэкране. Ее главный персонаж получил свое имя в честь Тадеуша Костюшко, руководителя восстания 1794 года, в котором принимал активное участие и отец поэта. Написанная сразу же после подавления «Листопадовского» восстания 1830–1831 годов, эта поэма являет собой эпическое полотно жизни ополяченной белорусской мелкопоместной шляхты. Во всей неувядающей свежести и красоте, во всей пластической выразительности своих очаровательных пейзажей природа Новогрудчины предстала со страниц этого произведения, написанного как будто на одном дыхании. 11 тысяч строф менее чем за год! Это был ошеломляющий темп. Поэт писал — и воображение переносило его из Парижа, который шумел за окнами его кабинета, на новогрудские просторы. Его перо не знало устали...



На страницах поэмы мы находим описание шляхетской усадьбы Соплицово, сделанное Мицкевичем, по мнению литературоведов, с Чомброва, откуда происходила мать Адама — Барбара Маевская. Она родилась в семье чомбровского эконома Матеуша Маевского. И хотя красавица Бася, как ее по-домашнему именовали в семье, была бесприданницей, Миколай Мицкевич, познакомившись с ней в доме новогрудского судьи Юзефа Узловского, которому принадлежал Чомбров, влюбился в нее по уши и в своем выборе не ошибся. Барбара стала для своего мужа и любящей женой, и другом, и помощником. Она родила ему пятерых сыновей — Франтишка, Адама, Александра, Ежи и Антона (последний умер в возрасте 5 лет), рачительно вела домашнее хозяйство, поддерживая в доме атмосферу дружелюбия и взаимопомощи. А владелица Чомброва Анна Узловская стала крестной матерью Адама.



Чомбров находится справа от дороги Р5, в полутора километрах от Валевки. (К сожалению, от имения до наших дней почти ничего сохранилось. Ныне там деревня Радогоща.) Валевка же упоминается в постановлении Минского окружного суда от 1808 года о восстановлении отца поэта в правах дворянина. Здесь когда-то жили предки Мицкевичей. И потому совсем неспроста Адам привел сюда, если верить литературному преданию, своего героя Тадеуша и его возлюбленную Зосю венчаться в местный костел.



Еще в 1685 году в Валевке воеводой брестским Стефаном Курчем был основан Троицкий костел и монастырь доминиканцев. Монастырь царские власти закрыли в 1832 году. Тогда же костел переосвятили в Петро-Павловскую церковь. При этом храм претерпел существенные перемены в своем облике: в 40-х годах ХІХ столетия перестроили его главный фасад, убрав башни и звонницу, что размещалась во фронтоне в виде трехпролетной аркады. В 1870-х годах над центральной частью храма сделали главку, а 60 лет спустя пристроили трехъярусную четвериковую колокольню в виде отдельного объема. В те же годы сюда привезли из Варшавы царские врата из разобранного православного собора Св. Троицы. Сегодня эти врата — украшение интерьера церкви.

Несмотря на все перестройки, облюбовавший пригорок храм, как и прежде, своим выразительным силуэтом доминирует над здешними околицами, драгоценным украшением которых служит легендарно известное благодаря перу Мицкевича озеро Свитязь. Оно расположилось в пяти километрах от Валевки, у самой дороги, отделенное от нее чередой крепышей дубов. Его изумительная панорама непременно заставит остановиться любого путника…

Экскурсия "Веков минувших великаны (Адам Мицкевич)". Маршрут СБ-3.1: Вольно — Заосье — Городище — оз. Свитязь — Новогрудок https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Продолжение следует

2 октября 2018 г.

Я душою ў радзiме разлiўся да скону,
Сам прыняў яе душу,
Край i я — неадлучны.
А. Мицкевич


В этом году исполняется 220 лет со дня рождения Адама Мицкевича. В связи с этой датой 6-7 октября в Новогрудке пройдет Первый международный Мицкевичский праздник поэзии «О Навагрудскі край — мой родны дом…». Торжества, посвященные поэту, продлятся на его родине до 24 декабря — до того дня уже в календаре 1798 года, когда будущий гений мировой поэзии явился в мир на новогрудской земле. В канун мицкевичского юбилея мы пройдемся по тем дорогам и тропкам, по которым некогда прошел сам Адам…

А перед началом этого путешествия откроем его первый сборник поэзии «Баллады и романсы», отпечатанный в мае 1822 года в виленской типографии в количестве 500 экземпляров. Сборник начинался балладой «Пролеска», названной так по первому — трогательному своей хрупкостью — весеннему цветку, который можно вплести в венок. Весенним венком в поэзии суждено было стать и самому сборнику.

Молодежь с огромным воодушевлением приветствовала это наступление весны — она «почувствовала себя всем в Отечестве, в патриотизме, в литературе», — замечал один критик. И — он же бросал тяжелые камни в автора сборника, именуя его «последователем всех немецких, английских поэтов и ненавистником греков, римлян и французов», который «копался в злодеяниях средних веков, поднял бунт против разума», «перевернул сразу всю классическую литературу» и побудил молодежь «хватать его отравленные сочинения»… Назвал сей критик (да если бы он был только один!) и имя этого «демона»: Мицкевич…

Так, в борении нового со старым, под восторженные аплодисменты друзей и единомышленников и при злобных улюлюканьях ретроградов и завистников, явился на поэтической арене гладиатор-литвин, который во всей несокрушимой мощи своего таланта находится на этом ристалище доныне…

Он — наш земляк. Наш Современник. Наша Слава. Наше Слово.


«…Наваградак з даляў маячыў мурамі —
Літвы тагачаснай сталіца»

Начавшись на Новогрудчине, мицкевичские пути-дороги пролегли через Вильню, Ковну, Петербург, Одессу, Крым, Москву, Берлин, Дрезден, Веймар, Прагу, Рим, Неаполь, Венецию, Женеву, Цюрих, Лозанну, Брюссель, Париж, Лондон, Константинополь...

Бешено вращавшееся колесо судьбы, увлекая Мицкевича за собой, испепеляло его сердце любовью — и ставило поэта на грань полного отчаяния; дарило ему поразительные встречи-знакомства — и погружало его в преисподнюю мистики; толкало бывалого пилигрима то в мудреные житейские лабиринты, то в омут политических страстей, то на аудиенцию к Папе Римскому Пию IX — и в конце концов вывело Мастера на европейскую и, шире, мировую орбиту признания и славы. Хватило с лихвой всего!

Но самым трепетным, самым дорогим и незабываемым было для Адама — не правда ли, даже в самом имени его предчувствуется нечто библейски «роковое»?! — начало той дороги, что протянулась через его 57 лет своими бессчетными верстами, милями, лье...


Литературоведы, отталкиваясь от биографических данных поэта, а также от явных и скрытых упоминаний им самим тех или иных мест в его произведениях, насчитали множество белорусских адресов Адама. Большую часть из них мы попытались соединить в «Шлях Мицкевича», дабы, двигаясь по нему, глазами поэта увидеть его «дзяцінства край», что запечатлелся в его душе и памяти и, озаренный светом гения, согретый его любовью, стал родным и близким миллионам людей на земле.

Новогрудок… Какую бы роль ни играл этот город — загадка для историков и поныне! — в далеком или близком прошлом, как бы ни изменяли его статус века, как бы ни отпечатывались на его лице современные будни и ни поглощали город сегодняшние сиюминутные заботы, — он всегда будет городом Мицкевича. Два этих имени — Новогрудок и Мицкевич — навсегда спаяны самой Историей.


Дом-музей А. Мицкевича, руины замка, курганы, древние храмы, старинные кладбища, сама аура этого тысячелетнего города, овеянного воспоминаниями о многих важных исторических событиях и замечательных людях, — все это оставляет неизгладимый след в душе каждого, кто ступает на новогрудскую землю.

Во славу этой земли создал Адам свою непревзойденную поэму «Пан Тадеуш» (1834)— она станет нашим литературным путеводителем на «Шляхе Мицкевича». Своему сладкоголосому певцу Новогрудок воздвиг бронзовый памятник и насыпал рукотворный Курган Бессмертия. От него мы отправимся по следам великого поэта. Сразу же уточним: лишь по некоторым его белорусским следам, ибо собрать их все вместе в один маршрут, увы, никак не получится!

Экскурсия "Веков минувших великаны (Адам Мицкевич)". Маршрут СБ-3.1: Вольно — Заосье — Городище — оз. Свитязь — Новогрудок https://viapol.by/assembly/3.1.htm

Продолжение следует

23 сентября 2018 г.

Смольгаў — Нясвіж — Залучча — Барэйкаўшчына — Вільня

Не я пяю — народ Божы
Даў мне ў песні лад прыгожы,
Бо на сэрцы маю путы
І з народам імі скуты.
Ул. Сыракомля


Як часта і заслужана гучыць на розных экскурсіях гэтае светлае імя — Уладзіслаў Сыракомля!.. У суботу, 29 верасня, спаўняецца 195 год з дня нараджэння паэта. А пачынаўся ягоны лёс у фальварку Смольгаў на поўдні Мінскай губерні. Зараз на тым месцы вёска Смольгава (што ў 16 км ад райцэнтра Любань). У 2003 годзе побач з мясцовай сярэдняй школай, якая носіць імя У. Сыракомлі, пастаўлены ў ягоны гонар мемарыяльны камень. Праз год у школе была адкрыта літаратурная экспазіцыя «Лірнік вясковы».



Смольгаў Кандратовічы — бацькі будучага літаратара, таму і ягонае сапраўднае імя і прозвішча Людвік Кандратовіч — пакінулі, калі малому не было яшчэ і двух гадоў. Маленства яго прайшло на колах, бо, вандруючы, Кандратовічы-арэндатары змянілі нямала фальваркаў. І на ўсё сваё кароткае 39-гадовае жыццё ўпартым падарожнікам застаўся ён сам, шчыра запрашаючы ў вандроўкі сваіх чытачоў. У прынёманскім краі пачаў пісаць — і набыў славу «лірніка вясковага» ды свой знакаміты псеўданім — Уладзіслаў Сыракомля…

Абсяг ягонай нястомнай дзейнасьці здзіўляе і сёньня. Ён пісаў лірычныя вершы і паэмы, народныя гутаркі і песні, краязнаўчыя нарысы і дарожныя нататкі, гістарычна-літаратурыня даследванні і публіцыстычныя артыкулы, апавяданні і фалькларыстычныя працы, перекладаў з лацінскай, французскай, нямецкай, англійскай, іспанскай, рускай, украінскай моў. На жаль, яшчэ і дасёння не сабрана і недастаткова вывучана его літаратурная спадчына.

Пасля смерці — на працягу тыдня! — трох дачок, якіх ён пахаваў непадалёк ад фальварка Залучча (пад Міром, каля сённяшней вёскі Беражна), дзе пачалася ягоная літаратурная дзейнасць і дзе заставацца ён больш не мог з-за цяжкіх успамінаў аб гэтай страце, Сыракомля прыязджае ў верасні 1852 года спачатку ў Вільню, а потым, у красавіку наступнага года, — у сціплы, узяты ім у арэнду фальварак Барэўкаўшчына, што зараз месціцца амаль побач з беларуска-літоўскай мяжой, каля Рукойнаў (па-літоўску — Рукайняй).



Прыязждае Сыракомля сюды з 25-гадовай жонкай Паўлінай з Мітрашэўскіх (яны пабраліся шлюбам у 1844 годзе ў нясвіжскім касцёле Божага Цела), сынам Уладзікам, якому было толькі 4 гады, і памочнікам-сакратаром Вінцэсем Каратынскім, якому ішоў 22 год. Вінцэсь быў добрым каліграфістам і, седзячы за адным сталом з Сыракомлем, перапісваў творы свайго, так бы мовіць, «патрона», а таксама адказваў на шматлікія лісты, адрасаваныя паэту, дый сам паступова далучаўся да паэзіі, да літаратуры ўвогуле.

Дзесяцігоддзе паэта ў Барэйкаўшчыне і Вільне было ўзмацненнем у яго творчасці грамадскіх матываў. У 1853 годзе ў Пецярбургу вышла яго паэма-гутарка «Дабрародны пан Дэмбарог», у Вільні ўбачыла свет краязнаўчая кніга «Вандроўкі па маіх былых ваколіцах», якая перавыдаецца і да нашых дзён вялікімі накладамі! Гэта кніга нібыта сунімала тугу Уладзіслава па мясцінах маладосці, зноў і зноў вяртаючы яго ў родныя ваколіцы: Нясвіж, Стоўбцы, Мір, Койданаў… І як працяг «Вандровак…» быў задуманы і неўзабаве напісаны нарыс «Мінск», у якім ён адзначыў: «Мінск я люблю як сталіцу правінцыі, дзе нарадзіўся. Вільню — як сталіцу майго краю, не ўмею адрозніваць адной любові ад другой».



У 1856 годзе Сыракомля выехаў з Барэйкаўшчыны ў сваё першае падарожжа ў Варшаву. Прывёз туды свае творы для сцэны і вынес уражанне, што яго творчасць у сталіцы Польшчы ведаюць не горш, чым на радзіме. Яго запрашалі на прыёмы, вялі перагаворы пра супрацоўніцтва ў розных перыядычных выданнях, нарэшце, запрашалі стаць рэдактарам газеты і пераехаць на сталае жыхарства ў Варшаву. Але ён адмовіўся, бо, як адзначаў, «сум па радзіме, па сваіх, па Вільне забіў бы мяне».

Між тым разгараецца полымя яго «рамана» з Геленай Маеўскай, жонкай вядомага ў краі этнографа, гісторыка і выдаўца Адама Кіркора, у віленскім літаратурным салоне якога яны і пазнаёміліся. Гэтае каханне двух вольных натур — паэта і актрысы — успыхнула насуперак халоднаму розуму, насуперак бытавой логіцы, але ў поўнай згодзе з іхнымі пачуццямі.

Гелена пакінула мужа і паехала ў Кракаў, што быў пад Аўстрыяй. Потым скіравалася ў Познань, якая ўваходзіла ў склад Прусіі. Сыракомля рушыў услед за ёй у Познань ў 1858 годзе… З часам гэтае каханне абрасло ў вуснах розных каментатараў, часцей недабразычліўцаў і ханжэй, плёткамі і легендамі... Муж прыгажуні ўжо збіраўся абараняць свой гонар на дуэлі з Сыракомлем, але дуэль не адбылася: Гелена разбіла сэрцы абодвум…



Летам 1858 года Сыракомля і Маеўская развіталіся ў Варшаве, не ведаючы, што больш яны ўжо ніколі не сустрэнуцца. Пад канец жніўня таго ж года Сыракомля зноў быў у Барэйкаўшчыне. Ягоны бацька памёр, вестку пра што ён атрымаў яшчэ ў дарозе. Стомлены дарогаю і нервовым напружаннем, засмучаны жалобаю па бацьку, няпэўнасцю стасункаў з Геленай, паэт упаў у дэпрэсію. А тут яшчэ запрацавала чыноўніцкая машына «Слово и Дело»…

Паездка Сыракомлі ў Познань і ягоныя сустрэчы там з дзеячамі нацыянальна-вызваленчага руху сталі прадметам дэталёвага абмеркавання віленскага і пецярбургскага паліцэйскага начальства. У ягоных вершах літаратуразнаўцы ў пагонах знайшлі «шкодны кірунак». За ім быў устаноўлены сакрэтны нагляд. Паперы-даносы збіраліся спакваля ў добры стос. Калі Сыракомля нелегальна (бо ягоны пашпарт быў ануляваны, але ж ён не без рызыкі раздабыў другі ў Коўне) трапіў за мяжу, яго арыштавалі і даставілі ў Вільню. Хворага на сухоты паэта амаль месяц трымалі ў віленскай турме. Пасля, да заканчэння следства, яму дазволілі жыць пад наглядам паліцыі ў Барэйкаўшчыне, а пазней — пераехаць на лячэнне ў Вільню. 15 верасня 1862 года трапяткое сэрца вясковага лірніка перастала біцца ў Вільні — у доме, які захаваўся да нашага часу і адзначаны мемарыяльнай дошкай (вул. Барбары Радзівіл, 3). Прыяцелі ўсклалі яму на чало лаўровы вянок…

Але ж нагляд за ім, як гэта ні парадаксальна, быў спынены не са смерцю, а толькі праз тры дні — з пахаваннем. Вось што пісаў на гэты конт віленскі жандармскі штабс-афіцэр палкоўнік Лосеў: «6 верасня (па ст. ст.) у Вільні адбылося ўрачыстае пахаванне знакамітага польскага паэта Кандратовіча, вядомага ў літаратурным свете пад псеўданімам Сыракомля. Людзей сабралася вельмі многа, да 10 тысяч, нават з суседніх губерняў прыехала шмат асоб, каб аддаць апошнюю пашану яго таленту…»



У гэтым запісе не было аднаго, што засведчылі, аднак, тыя, хто ішоў за труной паэта. Калі пахавальная працэсія рушыла па вуліцах Вільні ў бок могілак Роса, высока ў небе ляцеў у вырай жураўліны ключ, развітаючыся з радзімай і яе песняром жалобным курлыканнем…

Польская, беларуская, літоўская моладзь Віленшчыны сабрала сродкі на памятны камень у гонар Сыракомлі. Ён быў пастаўлены ў Барэйкаўшчыне ў 1899 годзе. Ушанаванне памяці Сыракомлі адбылося таксама ў 1908 годзе, калі былі ўсталяваны мемарыяльныя дошкі ў касцёле Св. Яна ў Варшаве, а яшчэ раней, у 1902 годзе, — у касцёле Божага Цела ў Нясвіжы. З цягам часу з’явіліся вуліцы Сыракомлі ў Варшаве, Вільнюсе, Нясвіжы, Мінску, Навагрудку, Гродне... У 1993 годзе быў адкрыты бюст Сыракомлі ў Старым парку Нясвіжа. У Барэйкаўшчыне супольнымі намаганнямі аматараў паэзіі ў ягоны гонар створаны музей. Здаецца, збылося тое, пра што казаў Янка Купала стагоддзе таму:

Будзеш жыць! Будуць векі ісці за вякамі, –
Не забудуцца дум тваіх словы,
Як і слоў беларускіх, жывучы паміж намі,
Не забыўся ты, Лірнік вясковы.

Экскурсія "Памятники Мира и Несвижа". Маршрут СБ-1.1: Мир — Несвиж https://viapol.by/assembly/1.1.htm

13 мая 2018 г.

Пра гэтую выставу ў Мінску (пл. Свабоды, 15) ужо паведамлялася на сайце «Віаполя». «Правінцыя» — так сціпла, але ж і з «хітрым» падтэкстам назваў сваю выставу знакаміты беларускі мастак Кастусь Качан, які з такім замілаваннем і захапленнем шмат год працуе ў жанрах сельскага і архітэктурнага пейзажа, а таксама нацюрморта. Экспазіцыя (а гэта дзесяткі вялікіх і малых карцін) дае глыбокае ўяўленне аб сваеасаблівай манеры жівапіснага пісьма К. Качана, які запрашае свайго гледача ў цудоўны свет малых паселішчаў: вёсачак, хутароў, былых фальваркаў ды мястэчак.


Некаторыя з тых мястэчак за савецкім часам зрабіліся райцэнтрамі, набылі адміністрацыйную вагу ды тую-сюю пыху, але ж тым не менш часцей за ўсё захавалі дасюль тую непаўторную атмасферу, якая і перадаецца ёмістым словам «правінцыя» — у самым найлепшым сэнсе гэтага слова. Спакойная разважлівасць, нетаропкі рытм жыцця, знаёмыя твары знаёмых людзей на вуліцах, прывітанні адзін аднаго, кароткія, а то і працяглыя размовы пра жыццё-быццё, пра мясцовыя навіны пры выпадковых сустрэчах і г.д., і г.д. Адным словам, правінцыя як яна ёсьць, якой яна яшчэ застаецца, жывучы спрадвеку побач з вялікімі гарадамі, што сталі з цягам часу абласнымі цэнтрамі або, як Мінск, сталіцай краіны.

Такой жа сталіцай быў калісьці і горад «караля Літвы» Міндоўга — колішні Наваградак, сённяшні Навагрудак. Па ягонай Замкавай гары дасёння блукаюць цені мінулага і постаці знакамітасцей. І менавіта на гэтую гару глядзіць штодня сваімі вокнамі майстэрня і адначасова тамтэйшая галерэя Кастуся Качана. Ёсць у гэтым спалучэнні, з аднаго боку, нейкая містыка, а з другога — заканамернасць! Мастак нездарма абраў гэтае месца для сваёй творчасці — яно вабіць, натхняе, нараджае асацыяцыі і алюзіі, якія і ператвараюцца пад ягоным пэндзлем у творы жывапісу, пранікнутыя гістарычнымі ўспамінамі і знакавымі вобразамі…



Вось трапіла на мае вочы, сярод іншага на выставе, маленечкая замалёўка пакручастай вулкі 1 Мая, што збягае наўпрост ад дома Кастуся Качана да стромкага Фарнага касцёла… Некалькімі яркімі мазкамі, здаецца — але ж толькі здаецца! — імгненна, мастак стварае мініяцюру, ад якой цяжка адвесці позірк, — настолькі яна і нешматслоўная, і напоўненая гістарычным зместам. Бо колькі ж значных падзей адбылося ў гэтым кутку — у Фары, на якую пазіраюць з Замкавай гары ацалелыя часткі дзвюх вежаў былой грознай Навагрудскай цытадэлі!..



Вечаровыя і раннішнія настроі прыроды, вясковыя краявіды, дываны, сатканыя з залатога восеньскага лістоўя, рачулкі і сажалкі старажытных паркаў, драўляныя і каменныя цэркаўкі і касцёлы, постаці людзей, што пакідаюць храм пасля імшы, самотная, па-філасофску абагульненая фігура ўдаўца, што рухаецца ў нейкую далечыню часу і прасторы… А яшчэ чароўныя нацюрморты з бэзам і язмінам, з велікоднымі прысмакамі…

Некалькі разоў абыйшоў я выставу і знайшоў у цэнтры фатэль, на які прысеў, каб пабачыць гэтую казачную мазаіку краявідаў правінцыі ужо не зблізу, а здалёк, з цэнтра, у руху… Незабыўнае ўражанне, хваляванне і асалода разам ахапілі мяне! Менавіта гэтага пазла бракавала, каб карціна набыла канчатковую завершанасць…



Застаецца толькі шчыра падзякаваць мастаку, народжанаму зямлёй Наваградскай (Кастусь родам са знакамітага сваім старажытным — ад ХІІІ стагоддзя — манастыром Лаўрышава, што месціцца ў 30 км ад колішняй каралеўскай сталіцы Наваградка), за тую «песню песней», што ён прапеў сваёй Правінцыі, якая з ягоных твораў паўстае нібыта парафраз Міцкевічавай паэмы «Пан Тадэвуш». Паэзія ў фарбах…

NB! Выстава заканчваецца ў Мінску 20 мая. Засталося толькі пяць дзён на наступным тыдні, каб пабачыць яе і пакінуць свой водгук шчырай удзячнасці мастаку, што зрабіў і аўтар гэтага допіса, з радасцю далучыўшыся да дзесяткаў пажаданняў Кастусю Качану ад іншых наведвальнікаў «Правінцыі».

Дарэчы, для тых, хто па нейкіх прычынах не паспее на выставу: творы мастака можна пабачыць у ягонай майстэрні-галерэі падчас віаполеўскай экскурсіі «Дарогай замкаў» https://viapol.by/assembly/7.2.htm. І не толькі пабачыць, але і атрымаць паштоўку з аўтографам мастака!

10 мая 2018 г.

Былое местечко, а ныне районный центр Минщины — Березино на реке Березине известно с 1501 года. В середине ХVI века оно перешло к Сапегам, в 1671 году стало владением Тышкевичей. Во время Северной войны, в 1708 году, шведский король Карл ХII, двигаясь со своим войском, переходил тут реку Березину. С 1793 года местечко, войдя в состав России, принадлежало графам Потоцким.


О них и сегодня в городе напоминает усадебный дом, возведенный на высоком правом берегу реки в первой половине ХIX века в стиле позднего классицизма. Двухэтажное солидное здание, с мезонином на главном и с круглым эркером — на дворовом фасаде, имело парадный, богато украшенный зал. Его стены еще помнят Маврикия и Августа Потоцких, отца и сына, к которым Березино перешло в 1856 году.

Наделенный веселым нравом Август особенно любил лошадей, оборудовал в Варшаве собственную конюшню, устроил тотализатор в его нынешнем виде. Среди театральной и художественной богемы Август слыл под именем «графа Гучо» (так звучит по-польски уменьшительная форма имени «Аугуст»). После смерти отца он счел за лучшее поскорее избавиться от имения и продал его. Впоследствии усадебный дом был и школой, и складом… Недавно его взялись было реставрировать, да так и не закончили...



Среди знаменитых уроженцев здешних мест упомянем несколько самобытных художников. В имении Калюжица родился Валентий Ванькович, чей яркий талант художника-романтика проявился в пейзаже и портрете. Его работы разбросаны по музеям Петербурга, Вильнюса, Варшавы, Парижа… А в имении Уборки появились на свет братья Горавские: Аполлинарий, Ипполит и Гилярий. Все они учились в Петербургской Академии художеств и прославились как пейзажисты и портретисты. Особенно знаменит был Аполлинарий Горавский — академик живописи, автор многочисленных пейзажей, воспевавших красоту родной земли. Его работы экспонировались в Париже, Лондоне, Вене, Филадельфии.

Отдельного и большого разговора — к нему и приступим — заслуживает родившийся в Березино 8 сентября 1867 года в семье слесаря Лазаря Гельфанда сын Израиль. И кто бы мог тогда подумать, что малыш Изя станет в будущем одним из мощных орудий разрушения многовекового уклада старого мира! Да и кто знает, какая судьба ожидала бы его в будущем, если бы во время пожара в местечке не сгорел родительский дом, после чего семья с четырехлетним сыном сочла за благо переехать в Одессу. Получив там надлежащее образование, Гельфанд-младший окончил затем Базельский университет и стал доктором философии. В историю же он вошел под псевдонимом Александра Львовича Парвуса, или просто Парвуса (что значит по-латыни: маленький, малый, молодой).



Начав свою карьеру мультимиллионера в качестве публициста, издателя и редактора, он более всего, однако, прославился как финансист революции в России. Парвус обосновал необходимость союза Германии с российскими революционерами, утверждая, что даже в случае победы Германии в бушевавшей тогда в Европе войне (позднее ее назовут Первой мировой) Россия все равно будет представлять собой опасность, если не распадется. Поэтому он выступал за освобождение Финляндии, Украины и других частей империи.

Большевики получили от немецкого правительства около 60 миллионов марок для «Октябрьского переворота» (так они сами именовали события, лишь в конце 1930-х годов названные советскими историками-идеологами «Великой Октябрьской социалистической революцией») и 17 миллионов сразу же после переворота! Семь миллионов из этих немецких правительственных денег прошли лично через Парвуса…И хотя вождь революции Владимир Ульянов-Ленин, строго блюдя свою политическую репутацию, предпочитал лично не прикасаться к этим деньгам, но билет в пресловутый опломбированный вагон, который привез его в Россию, он все-таки получил от финансиста родом из Березино! Именно Парвус предложил идею провезти Ленина и Зиновьева, которым грозил арест на территории Франции и Англии, через Германию. В тот же вагон было решено посадить еще до сорока эмигрантов, чтобы большевистские вожаки затерялись в их массе…

Цепкий ум Парвуса высоко ценил Лев Троцкий. Он считал Александра Львовича «не только самым выдающимся марксистом начала века», но и «замечательным публицистом, отличающимся бесстрашием ума и живым, энергичным стилем». В то же самое время Лев Давидович, рисуя портрет Парвуса, не избегал и таких контрастных красок: «В нем всегда была какая-то сумасшедшинка и чертовщина. Вдобавок к другим своим страстям, этот революционер был одержим поразительным стремлением во что бы то ни стало разбогатеть... Мысли о революции постоянно переплетались в этой тяжелой, мясистой, бульдожьей голове с мечтами о богатстве».
Безусловно, Парвус был блестящим политическим аналитиком: он предсказал неизбежность русско-японской войны, а затем — мировой, за которой последует революция в России. Он же предвидел революцию в Германии и вторую мировую войну, в случае если страны Антанты разрушат Германию... И оказался абсолютно прав!

После российской и германской революций Александр Львович жил в роскоши на вилле под Берлином, контактируя с немецкими социал-демократами. Умер на 58 году — 10 месяцев спустя после кончины Ленина… Между прочим, когда 1 августа 1936 года Гитлер открывал в Берлине ХІ Олимпийские игры, гауляйтер Берлина и рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Йозеф Гёббельс, на правах хозяина столицы Германии, устроил для именитых особ большой прием у себя на вилле — на острове Шваненвердер («Лебединый остров») на реке Хавель. Вот только гостям было совсем невдомек, что ранее эта вилла принадлежала сыну скромного слесаря из местечка Березино Минской губернии Александру Парвусу, он же — Израиль Гельфанд. (Вилла разрушена до основания после окончания войны.)

От жен и любовниц у Парвуса было, по крайней мере, два сына, судьба которых известна. Один, Леонид Гельфанд, благополучно закончил свои дни в США. Второй, Евгений Гнедин, стал наследником огромного состояния отца: два миллиона швейцарских франков, дома в Швейцарии, Копенгагене, упомянутая выше вилла под Берлином… Все это вместе с архивом отца он передал советскому государству — и попал в ГУЛАГ на 10 лет… Вернувшись в Москву, стал позднее одним из основателей диссидентского движения в СССР и соратником академика Сахарова.

Обзор феерически причудливой жизни Парвуса, отмеченной печатью ирреальности, только и остается закончить на эпической ноте. Окажись у нас больше разумной фантазии — и в сегодняшнем скромном Березино, с его 12 тысячами жителей, мог бы возникнуть… один из популярных туристических центров. Сюда наверняка охотно приезжали бы туристы из разных стран, а экскурсоводы показывали бы им воссозданный в Березино дом-муляж, в котором — есть ведь такое емкое понятие: «власть места»! — родился один из трех творцов (наряду с Лениным и Троцким) Октябрьского переворота 1917 года — переворота, предопределившего ход мировой истории на все ХХ столетие…